Я сижу на своей постели в больнице. Ночь, в палате темно. На соседних койках сопят беременные соседки. Я понимаю – что-то не так. Постель подо мной мокрая. Я встаю и иду в туалет, который находится в коридоре отделения. Кругом тишина.
Через две минуты я уже бегу по длинным коридорам в поисках дежурного врача. Меня прошибает холодный пот, и я пытаюсь не паниковать. Но, пробегая весь коридор, не нахожу нужного кабинета. Делаю паузу, чтобы отдышаться, и пробегаю второй круг. Мне страшно. У меня отошли воды на тридцать седьмой неделе беременности.
Наконец глаза выхватывают надпись «дежурная медсестра» из пространства. Я настойчиво стучу.
Медсестра открывает дверь и выглядывает. У нее заспанный вид. Потирая глаза, она спрашивает с долей тревоги:
– Что у вас случилось, мамочка?
– Воды отошли.
– Точно?
Я отвечаю ей неровным голосом. Впервые в моей жизни что-то идёт не так. И я к этому не готова.
Меня отправляют в смотровой кабинет. Медсестра бежит за дежурным врачом.
В смотровом холодно. Очень холодно и неуютно. Я сажусь на край кушетки и осматриваю помещение. Над выходом из него я замечаю большую икону Божьей матери. По телу пробегает дрожь.
За дверью слышатся шаги. Это дежурный врач. Она заходит в кабинет и бросает на меня беспокойный взгляд. Ничего не говоря, врач берёт мою медицинскую карту и что-то ищет. Я внимательно слежу за ней взглядом и жду. Она врач, я ей доверяю. Ведь теперь я точно в безопасности.
Но через секунду моя безопасность становится призрачной. Доктор произносит себе под нос: «Плановое кесарево. Но я не умею делать кесарево».
Она выбегает из кабинета, оставляя меня с приподнятыми бровями. Сказать, что это звучало неожиданно – ничего не сказать. Но я не пугаюсь. Просто сижу и жду.
Проходит пятнадцать минут. Мои брови никак не опускаются на место. Потому что я по-прежнему сижу в смотровом кабинете одна.
Наконец по коридору слышны медленные шаги, это удручённая медсестра. Она оправдывается, что дежурная врач – из поликлиники, она теоретик, но не практик. Что меня отведут в мою палату. Что утром придёт заведующая и будет делать операцию сама.
Я зашла в палату и снова села на кровать. Мои соседки уже проснулись. Их было двое. Первая, что лежала ко мне ближе, была моей ровесницей и ждала первенца. Вторая соседка была много старше нас и ждала третьего ребёнка. И сейчас первая бледнела и почти падала в обморок, в то время как вторая оставалась спокойной и всячески меня подбадривала. В ход пошли истории о том, как рожали подруги, и какие необычные случаи происходили со знакомыми. Спать уже никто не смог.
Я не помню, как долго тянулось время до утра. Но вот в палату вошла медсестра из утренней смены. Она пригласила меня в смотровой кабинет.
Я дошла до знакомого кабинета и заглянула внутрь. Взгляд снова упал на большую икону Божьей матери над входом.
– На кресло, – прозвучал чей-то голос рядом. Обернувшись, я увидела в кабинете заведующую отделением, серьёзную и строгую женщину. Возле неё стояли две медсестры, и взгляд их не выражал ничего радостного.
Закончив осмотр, врач сказала:
– В родах! Готовьте к операции.
Медсестра, которая стояла слева от меня, пожала плечами. Она указала мне рукой на икону и сказала:
– Видишь икону? Молись!
Видишь икону? Молись. Её слова застряли в ушах. Я слышу их и по сей день.
Меня повезли экстренно готовить к операции кесарево сечение. Конечно, операция должна была пройти планово через три недели. Но вот уже две недели всё шло не по плану. Я лежала в больнице на «подкормке плода». Это означало, что ребёнок внутри меня перестал набирать вес. Я получала лечение ежедневно, но желаемого результата оно не принесло. И вот спустя две недели больничного заключения у меня неожиданно отошли воды.
Я нашла минутку и позвонила маме.
– У меня воды отошли, – говорю.
Мама взволновалась. Она родила троих детей и понимала о таких ситуациях побольше моего. Потом я позвонила мужу. На моё удивление, он обрадовался.
– Дочь сегодня родится! – говорит. И ликование в голосе.
Я легла на каталку, и меня повезли в операционную. Рядом шла молодая медсестра. Она была внимательна и много улыбалась. От её присутствия стало легко и тепло.
В операционной всё происходило быстро. Врачи окружили меня, каждый выполнял свою манипуляцию. Последнее, что я запомнила, это тревожный голос заведующей: «Поторопитесь», и мягкий голос анестезиолога: «Спокойно, уже почти». А потом стало темно.
Я просыпаюсь на операционном столе и первое, что чувствую, это сильную боль внизу живота. Вокруг по-прежнему много медработников. Мне что-то говорят, но я всё время думаю про боль. Две медсестры подходят к операционному столу и пытаются переложить меня на каталку. Я шепчу: «Живот, живот». Но никто не обращает внимания. Окружающие озадачены.
Меня закатывают в большой лифт с женщиной-лифтёром. Лифт предназначен для пациентов, которых везут на операцию или обратно. Весёлая женщина-лифтёр поворачивается к медсёстрам и спрашивает: «Ну, кто? Мальчик или девочка?» Но те молчат. Я лежу и думаю: «Чего же вы молчите? Девочка ведь, девочка!» И сама отвечаю ей шёпотом: «Девочка».
Меня привозят в палату. В ней две кровати, но из пациентов я одна. Где-то постоянно звонит мой телефон. Я не могу пошевелиться, не могу никого позвать. Все мысли крутятся вокруг боли и жажды. Я хочу пить. А телефон звонит, звонит, звонит… Наконец в палату заходит медсестра. Я жалуюсь ей на боль и жажду. Медсестра отвечает, что сейчас придёт врач – та самая, что проводила операцию. Пока жду, я проваливаюсь в сон.
