В 1862 году Российская империя торжественно отметила тысячелетнюю годовщину своей государственности. По этому случаю в одной из прежних столиц страны – Новгороде Великом – был сооружен великолепный многофигурный памятник Тысячелетию России. 80 лет спустя, во время Великой Отечественной войны немцы разобрали его на части, дабы увезти в Германию на переплавку, словно бы признавая некоторую историческую ошибочность сооружения монумента. На самом деле немцам во время войны банально не хватало металла, к тому же к СССР, равно как и к России и ее истории они питали самую искреннюю ненависть, а памятник служил великолепным зримым символом величия русской истории… Ведь его не рискнули уничтожить даже большевики, к отечественной старине тоже не питавшие особой привязанности.
Именно немцам, точнее немецким историкам, служившим в России на рубеже XVIII–XIX столетий, принадлежит сомнительная честь определения памятной даты тысячелетия Руси. На самом деле 862 год по Рождестве Христовом отмечен всего лишь приглашением на Русь князя-варяга Рюрика. Это скромное по историческим меркам событие – наем очередного стороннего специалиста-менеджера, выражаясь современным языком, – позволило немцам подвести базу для своей пресловутой норманнской теории. Основной ее смысл заключался в том, что русские-де не могли сами справиться ни с населением, ни с территорией страны, правильно ее организовать – говоря проще, были дебилами, и только цивилизованные европейцы смогли все устроить на Руси как полагается, да и то ненадолго.
>Богоматерь Нерушимая Стена.
>Мозаика Киевского собора Святой Софии
На самом деле история Руси к этому периоду насчитывала уже не первое тысячелетие, но то была бесписьменная история, история, от которой не сохранилось документальных источников, а иные свидетельства вроде огромного числа небольших городков-крепостей, археологических и иных материальных памятников в расчет намеренно не брались. Обнаруженные на рубеже ХIХ – ХХ столетий рунические письменные источники, как предполагается, насчитывающие более тысячи лет, по сию пору вызывают такие большие споры и сомнения, что пользоваться ими приходится с большой долей осторожности, цитируя преимущественно в сугубо научных публикациях, и то с большими оговорками.
К тому же пресловутая норманнская теория оказалась очень удобной для продворянски настроенных историков и генеалогов, вьющих лавровые венки для дворянских родословных деревьев. Для них важнейшим фактором стало происхождение сиятельных родов отечественной знати первой величины исключительно от князя Рюрика, как будто бы имевшиеся до него правители Руси на протяжении нескольких столетий не обладали соответствующими органами и размножались исключительно почкованием и выдающихся потомков не оставили. Немало сил потратили русские историки, начиная с великого Сергея Михайловича Соловьева, на разоблачение норманнской теории, но победа над норманнистами и сейчас иногда кажется призрачной. Достаточно открыть сочинения иных современных генеалогов из бывших инженеров и энергетиков…
Все течет, все изменяется. Как ни удивительно, но эта прописная истина имеет отношение не только ко всей многовековой истории России, но и к истории столиц нашей страны. Менялись экономические, политические и иные условия существования государства, а с ними вместе менялись и центры притяжения экономических, политических и иных сил страны, менялись столицы – и древней Руси, и Российской империи, и страны Советов. Самая громкая замена разумеется, связана с основанием на берегах Невы «града Петра» и затем возвращением столицы уже большевистской России на берега Москвы-реки, но столь важное событие, по понятным причинам, не нашло отражения на страницах этой книги.
Прибыв на русское княжение в 862 году по Рождеству Христову, Рюрик высадился отнюдь не на пустынный берег Ладожского озера. Здесь уже имелась мощная система городов-крепостей, позволявшая сдерживать завоевательные походы «добрых соседей». Было хорошо развито производство – гончарное, металлургическое. Не требовало современного «импортозамещения» сельское хозяйство, проще говоря – выращивали и потребляли все свое. Одевались в одежду и обувь собственного производства. Их делали из собственного, а не привозного сырья. При этом внутри российские экономические связи развивались вполне успешно – Древнюю Русь объединял хорошо поставленный товарообмен. В стране имелось сравнительно немного хороших дорог в их более или менее современном понимании, но вполне надежными путями сообщений служили реки, тогда еще очень полноводные и рыбой чрезвычайно обильные…
Каналов между реками славяне, разумеется, не копали, но существовала развитая система волоков, соединявших водные пути. Так что Москва стала «портом пяти морей» задолго до того, как «великий вождь и учитель народов земли» опоясал ее системой каналов. Кстати, волоки – своеобразные перекрестки водных дорог – часто становились и местами зарождения будущих городов. Таких волоков имелось несколько в ближайших окрестностях того места, где впоследствии суждено было появиться и граду Москве – первоначально в виде небольшого городка-крепости, о будущих столичных функциях которого, разумеется, еще никто не мог и помыслить. Тогда столица располагалась совсем в ином месте…
730 год принято считать датой основания Старой Ладоги – одного из древнейших городов России и первой ее столицы. Князь Рюрик после 862 года провел тут совсем немного времени, перенеся свою столицу-резиденцию в «господин Великий Новгород», какового тогда в природе еще не существовало – имелось только место, которое начало активно осваиваться и застраиваться.
Старая Ладога долгое время выполняла функции одной из рядовых цитаделей-крепостей, покуда надобности в них окончательно не отпали. К концу XVIII столетия память об исторических заслугах города улетучилась окончательно. Отношение к Старой Ладоге оказалось весьма характерным для отношения к памятникам русской старины вообще. Подобное случалось и в Москве, и в Киеве, и во Владимире. Ведь это не анекдот, а историческая реальность, когда иконостас работы очень почитаемого и в те времена преподобного Андрея Рублева во Владимире был заменен на более торжественный, в стиле пышного классицизма. «Сделали красиво…», а Рублев в конце концов оказался на колокольне под дождем и снегом.
