–Грег Костюшко ты должен быть послушным мальчиком и не позорить великий род польского героя. Эти слова всегда говорила мать, если мне хотелось немного свободы. Она стояла перед плитой в однокомнатной квартирке в Хамтрамке-польском гетто великого города моторов. Я уже тогда думал, что полковник континентальной армии США, военный инженер Тадеуш Костюшко, наш возможный предок, по версии отца, трижды перевернулся в гробу в момент, когда она решила очернить его родством с нами.
Ожидания матери обязан оправдывать – мой девиз и цель жизни. Я успешный гражданин Америки, инженер по техническому обслуживанию объектов в Дженерал Моторс, владелец двухэтажного дома на Браш-Парк, жены Сьюзен и сына Тимми Костюшко, гибрида американки ирландского происхождения и отголоска мирной польской интервенции третьей волны. Я законченный трудоголик, мечтающий бросить все и уехать на север Канады, чтобы ни одна живая душа не знала, где меня искать. Благо от Детройта до обозначенного севера рукой подать. И пока я представляю свободу, звонит чертов будильник. 7-30 утра современный, обеспеченный раб должен исполнять свои мужские обязанности, чтобы общество было довольно, а страна процветала. Великолепное начало продуктивного рабочего дня.
Первый завтрак
Выключив будильник, я невольно уперся взглядом в шкаф, которой также смотрел на меня, своими раскрытыми настежь дверьми. Он поразил своей асимметричностью. Справа располагались восемь полок, слева почти пустое пространство с двумя вешалками на перекладине, которые болтались без дела.
Сьюзен, разве трудно его закрыть? Я лежал на кровати и испытывал мучительный дискомфорт, как – будто неправильность его формы резонировала с моим позвоночником, пять минут оцепенения и боли. Я зажмурил глаза-полегчало, открыл их -снова провалился в агонию. Надо закрыть уродливый шкаф, скрыть его внутренности, восстановить порядок. Я перелез на край кровати, хлопнул одной дверцей, толкнул вторую. Удар был такой силы, что с левой стороны отлетела резная деталь. Нет, это невообразимо, невозможно смотреть – прореха, длиной в 15 сантиметров засасывала мое внимание, как черная дыра. Еще одна доза неудовлетворенности мировым хаосом, на который я не в силах повлиять. С меня хватит, накинув халат, быстро вылетел из комнаты.
– Дорогой, ты проснулся? Я приготовила завтрак, – крикнула жена снизу. Какая милая инквизиция. Завтрак она приготовила, а хренов шкаф не закрыла.
– Ты можешь закрывать гардероб? – спросил я, спускаясь по лестнице.
Первая ступенька, вторая, третья.
– А в чем дело? Это так важно? – парировала Сьюзен.
– Теперь да, – решительный ответ главы семейства.
Четвертая, пятая, шестая, седьмая.
– Если тем самым я прекращу утренние скандалы – конечно, родной. Чудеса дипломатии, королевское великодушие потомка дикого кельтского племени.
Восьмая, девятая, десятая, одиннадцатая.
А когда-то она была милой и скромной, любила меня, хотела семью-получила все и вынула душу.
Двенадцатая, тринадцатая, четырнадцатая, пятнадцатая-успокоительный счет ступенек, все что мне было нужно.
Шестнадцатая, семнадцатая
Я задержался на последней, краткий миг эйфории и первый шаг в неизвестность без ритуальной действительности.
Восемнадцатая.
Она стояла у плиты и жарила тосты, красное платье в горошек приятно смотрелось, а вот непонятные складки, неравномерно скомканные на рукавах, вызывали рвоту. Тимми уставился в телефон, облокотившись на стол руками, пахло розмарином. Розмарином, как в то утро, когда отец завалился домой и упал на стол, где стоял мой завтрак. Мать от неожиданности уронила тарелку с тостами. Тостами, такими же, которые сейчас жарила Сьюзен. Он просто лежал на столе и мычал, пахло сигаретами, дешевым виски, молчание висело на кухне еще какое-то время.
– Грег, тосты, Грег тосты с розмарином Грег, твои любимые, – Сьюзен пыталась выловить меня из омута воспоминаний, раня триггерами в уязвимую плоть.
– Я вижу, – сказал и вгрызся в горячий хлеб.
– О святой Станислав Шкальский, Станислав Коцка, Яцек Одровц, – запричитала мать.
– Зачем ты вообще пришел в дом в таком состояние? –она собрала отца, зафиксировав его распластанные по столу конечности, и потянула за ноги. Тот уткнул скатерть подбородком, потащив за собой, не убитую при падении, еду. Стукнуть его об пол, она не решилась. Просунула руки под мышки и подняла тело, перевернув, потащив пьяницу на диван. Там он и лежал с умиротворенной улыбкой на щетинистом, прорезанном морщинами лице. Я остался голодным, мать расстроенной.
– Ну что вкусно? – спросила Сьюзен.
– Да, как дома у матери, – ответил я и спародировал ангельскую ухмылку пьяного папаши. Чтобы мне посчитать? Удивительной красоты красные ромбики на свитере Тимми. Один, второй, третий, четвертый, пятый, шестой-наверное в таком же умиротворении пребывают тибетские монахи во время своих межгалактических странствий, когда время перестает существовать, а личность распадается на калейдоскоп осколков.
Седьмой, восьмой, девятый, десятый.
– Отец, чего уставился, – яркий пример уважения старшего поколения от сраного десятилетки.
– Ты что съел гриб? – ха-ха-ха залился смехом мелкий засранец.
– Тимми, какого? – осечка Сьюзен.
– От кого ты понабрался такой информации?
Пятиминутный допрос, во время которого я переключился на подсчет горошинок на ее платье. Тут можно надолго залипнуть и растворить тревожные симптомы в предсказуемости чисел.
– О, Грег, уже 9-00. – опомнилась жена. Перефразирую – проваливай и заработай нам на тосты, красные платья, ромбовидные свитерки и кучу побочного хлама, который достанется планете, после исчезновения человечества. А я и рад, погружусь наконец в атмосферу точных наук, столпов мирового порядка.
Второй завтрак
Сегодня я проснулся в четыре, в окно стучали ветки деревьев, дом скрипел от порывов ветра и издавал прекрасный гул. Сьюзен заворчала, как маленькая старушка, когда я перевернулся. Странно, сейчас она совсем не бесит, хоть и снова не закрыла шкаф. Кажется специально, хочет поставить меня на место, странная такая. Все-таки у меня прекрасная жизнь, пойду приклею деталь, которая вчера слетела. Я пошел и приклеил, симметрия восстановилась, пора начинать день. Накинув халат, поторопился к двери, театрально развернулся к жене, приложил ладонь ко лбу, отдал честь, чуть не закричал: так точно сэр, тихо засмеялся и ринулся на лестницу. Почему-то захотелось быстро ее пробежать, как будто за мной гонятся хулиганы из старшей школы. Я пробежал, немного запыхался, создал немало шума из-за скрипящих половиц. Никто не проснулся, этих ангелочков не разбудит даже слон. Сейчас приготовлю им завтрак мечты. Я открыл верхний шкаф нашел муку, сахар, разрыхлитель, сгреб ингредиенты, чуть не рассыпал все на голову. Представил свое лицо в муке, рассмеялся-уже громко. Не мог остановиться в течение двух минут. В голове попеременно возникали образы моего белого лица и недоумение во взглядах жены с сыном, которое якобы застали мою истерику. Вытерев слезы, залез в холодильник. Там были такие красивые листья шпината, зеленые, как джунгли Амазонии, ярко подсвеченные галогенными лампами, они выделялись на фоне белого пространства, контрастировали со всем содержимым, восхищали мой маниакальный разум. Я нашел яйца, сливочное масло, молоко, коробок резиновой клубники. Сегодня будут панкейки. Виртуально прикинув на себя образ Фредди Меркьюри, с его нелепым париком, начал замешивать в миске муку, сахар с солью, кинул туда разрыхлитель. Делал все, как подсказывало сердце, точная граммовка была послана. Внезапно меня настигло оцепенение, я посмотрел на пушистую смесь, сел на стул, сложил руки на колени и тупо уставился в никуда. За окном светало, наверху послышалось шевеление, Сьюзен кажется крикнула Грег, не было сил и желания реагировать, я осознал никчемность своей жизни. Тьма поглотила разум, оставило тело в одиночестве, его придавило плитой, под грудой камня не оказалось просвета.
