Сцена 1
Мария сидела за рабочим столом в полуосвещенной подсобке своей лаборатории. Сваленные в кучу результаты экспериментов и открытая бутылка подаренного кем-то бренди кричали о том, что вся работа летела к чертям.
Внезапно вошедший Федор увидел, что напарница еще не успела употребить алкоголь. Значит, еще не все пропало.
ФЕДОР: Мария Владимировна, не рановато ли вы сегодня рабочий день закончили?
МАРИЯ: Ничего я не закончила. Разве ты не видишь, что у меня небольшой творческий кризис образовался.
Федор резко придвинул стул к рабочему столу Марии, и сел напротив девушки, пытаясь заглянуть ей в глаза. Но все было напрасно, Мария сидела с поникшим видом, ее глаза сверлили горлышко бутылки, взгляд был пустым и усталым.
ФЕДОР: Я в пятитысячный раз повторяю тебе, Маша, люди не свиньи, этот человек умер не по твоей вине. Как ты думаешь, может ли кто-то пойти на такое, если у него есть хоть какая-то надежда на выздоровление? Отвечаю: НЕТ! Он все равно был уже не жилец! Ни малейшего шанса. Это единственная истина, которую тебе нужно усвоить, и точка. Тебе понятно?
Взгляд Марии медленно оторвался от бутылки и плавно перекочевал на Федора, который от такой эмоциональной речи даже немного вспотел, о чем свидетельствовали блестящие капли на лбу.
Мария подумала, что все еще хуже, чем она думала. Только что ее пытался взбодрить Федор, которого обычно она приводила в чувство перед любой, даже самой пустяковой проверкой. Сейчас же он орал на нее, уважаемого микробиолога, как на сопливую студентку с первого курса. Маше еще сильнее захотелось выпить. Ее рука потянулась к заветной емкости с бренди, но Федор схватил ее и вернул обратно на стол.
ФЕДОР (на этот раз спокойно): Маша, да соберись ты уже. Давай договоримся. Как только все это закончится, мы с тобой выпьем. Вместе. Вдвоем. А хочешь, весь отдел позовем! Но сейчас надо работать. Ты столько сил вложила в этот проект. Ты просто обязана дойти до конца. Мама бы тебя не простила…
МАША (немного обиженно): Не надо про маму…
ФЕДОР: Ну как не надо. Это ведь все в память о ней делается. Мы с тобой отлично знаем, что она смотрит оттуда! (Федор показал пальцем наверх.) И радуется твоему успеху, каждому новому шагу.
МАРИЯ (резко ударила кулаком по столу): Чего ты вообще понимаешь, Федя? Живешь, как у Христа за пазухой. Думаешь, какого мне было бросить мать, у которой Паркинсон, с сыном алкоголиком, а самой уехать на поиски волшебного эликсира? Прошло уже пять лет, как она ушла туда, на небеса. Пять лет, Федор! А эликсира все еще нет! Не слишком ли долго? Тебе не понять, Феденька, какого это, когда ты не можешь вернуться в родительский дом, и посмотреть в глаза брату. Да, я не могу посмотреть в глаза брату алкоголику, потому что он скажет: «Прости сестренка, но ты не успела!». Потому что он, хоть и бухал, но был рядом с ней… А я бросила их, Федя! Бросила, но так ничего не добилась. Ничего…
Федор молчал. Он слушал откровения Марии, опустив голову.
МАРИЯ (немного успокоившись): Федор, пойми, я верю в Бога, и для меня смерть этого бедного человека – грех, который лежит на моей совести. Что бы ты не говорил, я всегда буду думать об этом именно так. Нет, я не смогу работать здесь дальше. Завтра же напишу заявление.
ФЕДОР (испуганно): Не вздумай, Мария! А как же все то, что мы уже сделали. Никто не сможет довести начатое тобой до конца. Ты же прекрасно понимаешь это. Нет, Мария, я не позволю.
МАРИЯ: Мне нужна перезагрузка. Смерть этого пациента – знак, не иначе… Мне нужно уехать отсюда на некоторое время.
ФЕДОР: В чем проблема? Возьми отпуск. Отдохни. А после возвращайся к нам. Я сам поговорю с шефом!
МАРИЯ: Нет-нет. В отпуске я буду обо всем этом думать. А мне нужно освободить разум. Побыть наедине с собой, помолиться. Принять кое-какие истины. Все, Федор, я решила.
Мария схватила бутылку. Федор ожидал, что она сделает глоток, но вместо этого девушка достала из кармана халата крышку, и накрутила ее на горлышко емкости, которую затем убрала в тумбочку.
Федор смотрел на свою напарницу. Казалось, его глаза были слегка влажными от выступивших слез.
Сцена 2
Три бревна, неровно спиленных и разбросанных среди зарослей старого клена, были любимым местом деревенских мужиков, сбежавших из дома и сообразивших два литра пахучего самогона на пятерых. Среди этой бравой компании был и Николай, в прошлом известная личность – чемпион Тульской области по шахматам. Но, к сожалению, со спортивной карьерой парню пришлось завязать, поэтому Коля развязал в другом, совсем не интеллектуальном направлении.
МИТЯЙ (собутыльник №1): Слыхали про Алексеича, председателя нашего? Прикиньте, что он сказал главе района недавно. Мужиков, говорит, в селе нет. Буду на работу в колхоз мигрантов подтягивать. Представляете, что в деревне будет?
КОЛЯ: А что будет?
СЕРГЕИЧ (собутыльник №2, передразнивает Николая): Что будет, что будет? А будет то, что нас в родном селе задвинуть хотят. Не-е, мужики, надо этим мигрантам показать, кто в доме хозяин.
КОЛЯ (ухмыляется): А ты, Сергеич, потягайся с ними, кто бухнет больше. Вот и покажешь, кто здесь хозяин. А если честно, мужики, не гоните на Алексеича. Он, конечно, жук еще тот, но здесь вообще, получается, не виноват.
МИТЯЙ: Это еще почему?
КОЛЯ: Да потому, что выбора у него нет. Кого он на комбайн посадит? Кому сеялку доверит? Я уж не говорю про доильный аппарат. Кто у него, в конце концов, работать будет? Вы что ли, синяки позорные?
ЧУПА (собутыльник №3, самый грозный и возрастной): За базаром следи, сопляк! Если ты такой умный, чего сам не идешь к Алексеичу в колхоз работать?
КОЛЯ: Да ты сам ответил на свой вопрос, Чупа. Умный – потому и не иду. Я человек интеллектуального труда, мне мышцами по определению работать нельзя.
МИТЯЙ (придирчиво): Да-да, мы в курсе! Ты же у нас почти Каспаров, шахматер-виртуоз, знаете ли!
КОЛЯ: А что только шахматы? Бери выше! Я – величайший стратег всех времен и народов. Чем бы я не занимался, меня везде ждет триумф!
ЧУПА: Да вот так оно и получается: на словах ты яхту у Абрамовича покупать собираешься, а по факту с нами сидишь, дешевую бормотуху в себя заливаешь. Стратег!
И собутыльники громко захохотали.
КОЛЯ (раздраженно): Харэ ржать! У меня период такой. С тех пор как мать похоронил, никак не могу в себя прийти. Я же всегда только для нее и старался. То грамоту со школы принесу, то кубок с соревнований. Она улыбается, и больше мне ничего не надо.
Коля закрыл глаза. Воспоминания о матери одновременно радовали и огорчали его.