Пролог
Вот бывают же донельзя непонятливые индивидуумы, которые не понимают самых что ни на есть прозрачных намёков. Таких, например, как если вас не приглашали и дверь для вас не оставили открытой нараспашку, то вероятность того, что вам там за закрытой дверью – будут очень и очень не рады – чрезвычайно высока. Тем более ранним утром. И что, чем более ранним будет утро, тем более высокой будет эта вероятность.
И если бы эти индивидуумы были просто непонятливыми – это было бы ещё полбеды, но они же в ста случаях из ста – ещё и настырные до умопомрачения! А в некоторых случаях и до снесения дверей с петель…
Вот именно из-за таких я до сих пор иногда сожалею, что я больше не призрак, которому не ведомы печали того, кого разбудили едва лишь она, то есть я, устроилась поудобнее на мягонькой перинке и ещё более мягонькой подушечке, да под тёпленьким одеяльцем, и глубоко провалилась в блаженный, и главное, заслуженный сон…
– Именем Его Адовства, немедленно откройте дверь или мы её выбьем! – между тем громогласно и веско угрожали под дверью.
– Ди, не знаю как тебе, а мне плохо спится, когда агенты Его Адовства ломятся в нашу, держащуюся исключительно на честном слове дверь, – «тонко» намекнула моя кошка Маркиза на то, что ещё пара-тройка барабанных ударов и избушка наша на курьих ножках лишится-таки двери. – Я бы и сама открыла и задала бы этим барабанщикам взбучку! Такую, я имею в виду, взбучку, что они у меня на всю жизнь бы отучились по утрам в дверь избушек ломиться! Вот только у меня лапки до замка не достают… – плавно перешла она от тонких намёков к понукательно-подстрекательным.
Предприняв титаническое физическое усилие, я приподняла голову над подушкой и, приоткрыв один глаз, попыталась предпринять ещё и титаническое умственное усилие, а именно: оценить целесообразность моего вмешательства в противостояние двери и агентов Его Адовства. Но как это обычно случается, когда как следует не рассчитаешь силы: голова моя не вынесла двойной нагрузки и посему почти сразу же снова рухнула на подушку, что лишило мой глаз обзора; и глаз, так как ему больше нечего было обозревать, а значит и оценивать – с чувством выполненного долга закрылся.
Доведенная до отчаяния моей неторопливостью в вопросе её спасения, дверь в ту же секунду явно нарочито-угрожающе вздрогнула и задребезжала, после чего истерически завизжала так, что меня аж в дрожь бросило и уши заложило.
– Да иду я, иду… и уже скоро буду, – пообещала я, больше, правда, из сострадания к своим ушам, чем проникнувшись жалостью к двери; и свесила одну ногу с кровати.
Однако дверь мне не поверила и поэтому продолжила судорожно вздрагивать, жалобно визжать и сокрушенно скрежетать, требуя от меня поторопиться. И настолько она была убедительна в своем страдании, что сердобольная я, не выдержав морального давления, бросилась к ней на помощь, забыв о том, что так и не достала вторую ногу из-под одеяла.
Вот так и получилось, что я и дверь геройски пали в неравном бою – одновременно… Я пала, грохнувшись на пол, уступив в жесточайшей борьбе одеялу; дверь пала, уступив, наконец, натиску кулаков двух сатанинских агентов.
И уже в следующую секунду, но не на пол, а на траву у крыльца, пали ещё и агенты Его Адовства. Тот, который посмел войти без приглашения в мою избушку первым – стал жертвой разъяренной Маркизы, которая с пронзительным «Мьяу-ууууууу!» вцепилась в его наглую рожу и…
Жертва праведного гнева моей кошки, взвыв от боли и испуга, одновременно вскинул руки к лицу и под действием силы инерции сделал несколько шагов назад – туда, где порог закончился, а ступеньки ещё не начались; туда, где за ним по пятам шёл коллега-стражник, который как раз заносил ногу для того, чтобы подняться на ступеньку выше.
И… сонное утро зачарованного леса разорвало истошное двухголосое «А-ааааааааааа!», «Мья-ааааааауууууу!!!», двухголосая отборная брань и проклятия в мой адрес и адрес мерзкой, когтистой твари. И меня и тварь, тут же было принято решение – отловить и наказать.
Ещё больше, чем проснуться ни свет ни заря, я не люблю, когда после того как меня разбудили ни свет ни заря, мне и моей кошке угрожают – отловить нас и наказать.
И также прошу отметить для протокола, что, даже смирившись со своей демонической природой, я так и не стала злой ведьмой, но услышав угрозы этих, однозначно и страх и совесть потерявших, взломщиков – я разозлилась.
Потому что обидно! Ну не понимают демонические отродья, когда к ним относятся по-хорошему исключительно по доброте душевной! Они думают, что если я живу – вся такая из себя безобидная, букашки не обижу, то это значит, что меня можно обидеть и за это ничего не будет! Вот только они ошибаются: им будет – и за меня, и за мою кошку, и за мою дверь! И будет более чем достаточно, чтобы научиться уважать закрытую дверь. Особенно если это закрытая дверь избушки на курьих ножках с прохудившейся крышей, перекошенными ставнями и скрипящим крыльцом. И особенно-особенно, если на дворе раннее утро.
В общем, разозлилась я. Да так разозлилась, что красное зарево праведной ярости застлало мои глаза…
А когда пелена спала, то выяснилось, что я, наложив на агентов ментальное удушье, удерживаю обоих за горло. И не просто удерживаю, а последовательно – удушаю. И к этому момент я уже настолько преуспела в удушении, что в обоих обидчиках моей изуверски избитой и покалеченной двери – едва теплилась жизнь…
Посмотрела я на раскрасневшиеся рожи, которые раздулись так, что вот-вот лопнут, заглянула в налитые кровью глаза навыкате и… сжалилась над адовскими агентами. Ослабила ментальную удавку вполне достаточно для того, чтобы они смогли достаточно громко и достаточно отчётливо попросить у меня прощения. Как я уже упоминала, ведьма я не злая и потому быстро отходчивая.
– Просите прощения, коли жить хотите! – царственно взмахнув рукой, посоветовала своим пленникам участливая я. Сама же, чтобы успокоиться, села на крыльце в позу лотоса и занялась дыхательными упражнениями: вдох – выдох, спокойствие – только спокойствие; вдох – выдох…
– Ппппроститтттте ннннас, пппппожжжжжалллууйста, – с трудом выталкивая буквы из пересохшего и саднящего горла, послушно просипели оба.
– И за что я должна вас простить? – поинтересовалась я, приподняв в ожидании правую бровь. Мне Рауль, мой муж, с которым из-за проклятия мы не можем быть вместе, не раз говорил, что изгибать бровь у меня очень эффектно получается.
– Ддддвеээээээээээээ… – неуверенно начал отвечать тот из агентов, который имел несчастье интимно познакомиться с когтями Маркизы. И так как это знакомство оказалось для него сверхнеожиданным, он теперь каждую секунду нервно оглядывался по сторонам. И, возможно, именно поэтому его «ээээээ…» звучало столь высоко, что любая несмазанная дверная или оконная петля за такое «ээээээ» полжизни отдала бы. И я снова сжалилась: опустила бровь и одобрительно улыбнулась несчастному запуганному агенту, – …рь, – закончил он. Вслед за чем окончательно осмелев, добавил покаянным тоном: – Не надо было выбивать.
