Священник Андрей Мизюк (Саратов)
– У нас все очень просто. В столовой Перинатального городского центра над окошком для сбора посуды висит объявление с моим телефоном. Чтобы заметнее было. По вторникам, а иногда и в другие дни, я служу молебен Пресвятой Богородице для будущих мам и сотрудников роддома.
В небольшом шкафчике в администрации висит моя роддомовская ряса, я одеваю ее только там. После молебна я обычно говорю что-то напутственное мамам, иногда они исповедуются, причащаются прямо в роддоме, а затем читаю молитву из чина на всякое благое дело для тех, кто здесь работает. Общая молитва тут особенно нужна.
Надо сказать, что это место для меня в буквальном смысле родное. Нет, я родился в другом роддоме, но в этих стенах появились на свет трое моих сыновей, а еще те детки, для которых я стал крестным. Если так можно сказать – в экстренном порядке. Когда моя жена легла на сохранение со вторым ребенком, я получил благословение духовника иногда причащать ее прямо в роддоме. Все было согласовано с докторами. Так все и началось. Жена в итоге родила и выписалась, а я остался.
За эти почти четыре года случилось многое. Больше, конечно, хорошего. Но бывает, что детки появляются тяжелые. И тогда незнакомый номер на экране телефона сигнализирует мне о том, что завтра, а может быть и сегодня (зависит от состояния ребенка) я пройду знакомым маршрутом через администрацию, мимо палат, к двери, за которой начинается реанимация.
Ко мне уже привыкли. В любом другом месте прошедший по коридору батюшка неизменно вызывает удивление и суеверный страх. Особенно это заметно в обычных взрослых больницах. Здесь же все по-другому. Может быть, потому что это несколько иное медицинское учреждение. А может быть, потому что священник для многих тут – не последний визитер, а еще один повод к надежде и укреплению в вере.
Добрый друг и доктор Елена Юрьевна, без которой всего бы этого не было, откладывая даже неотложные дела, проводит меня ко входу в реанимационное отделение. Здесь два этапа. Там, куда я чаще всего прихожу, самые сложные дети, крещу их чаще всего сокращенным чином, можно сказать, что страха ради смертного, так как времени мало и бывает так, что малышей могут готовить к перевозке в больницу для срочной операции.
Иногда рядом стоят мамы. За маской и шапочкой лиц почти не видно, зато видны глаза. И после крещения, глядя в них, надо что-то сказать. И важно тут не говорить впустую, смело, а порой опрометчиво утверждая, что, мол, вот теперь все точно-точно будет хорошо. Так может и не быть. Они ведь могут гораздо лучше тебя знать и даже чувствовать, насколько хороши или плохи дела.
Поэтому я просто поздравляю их с крещением. Поздравляю, потому что совершилось первое и очень важное таинство в жизни их малыша. Таинство, которое последовало за тайной рождения человека в этом мир. Которое соединило его с Тем, Кто и Сам по Своему смирению был маленьким и беззащитным, и родился не в самых благоприятных условиях.
На долгий разговор времени нет. Но есть время постоять рядом. Подержать за руку. Иногда это важнее.
Врачи почти ничего не говорят о состоянии ребенка, которого мы крестим. Возможно, это профессиональная этика, но за это время я научился не спрашивать. Когда мы служим молебен, то в маленькой проповеди после него я обращаюсь к будущим мамам с призывом дождаться положенного времени и крестить малышей все-таки в храме. Но раз зовут в реанимацию, значит, есть серьезные основания.
Что я чувствую? То же, наверное, что и во время обычного крещения. Здесь нет меня, точнее есть, но только видимо. Есть руки, которые будут помазывать и кропить, будет звучать голос, будут слышны молитвы. Но все самое главное совершает Господь.
Под нервно пищащие звуки всякой техники, среди которой почти не видно малыша, в свои силы как-то совсем не верится, зато очень чувствуется поддержка Того, Кто полюбил этого младенца задолго до его появления в этих стенах.
Того, Кто тихо просил не бояться и верить в самый тяжелый страшный миг жизни. И в момент произнесения самих слов: «Крещается раб Божий…..» как-то совсем по-детски хочется верить, что вот все пройдет, все управится, и маму с малышом внизу ждет комната выписки, видеокамеры, фотоаппараты, цветы…. и самые-самые главные люди.
Пока же я собираю крестильный ящик, закрываю требник и выхожу из бокса. С надеждой. И просьбой уже к самому малышу побороться, побороться, потому что мы уже победили.
Я не веду счет крещениям там. Наверное, надо. А как-то не получается. После крещения я даже иногда не замечаю того, как автоматически одеваюсь и ухожу. Даже не замечаю совершенно никчемную здесь, рядом с роддомом, напротив через дорогу табачную фабрику. Которая периодически очень даже пахнет.
Помню маленького Диму… Его родственники из Подмосковья нашли меня через общих знакомых в Саратове поздно ночью, мама днем приехала на обследование, а выяснилось, что нужна срочная и сложная операция уже сейчас. Родился очень слабым, раньше срока. Наверное, впервые наши врачи не стали скрывать, что все совсем серьезно. Поэтому разрешили мне приехать уже после 23.00.
В счастливое утро, как выяснилось, почти никто из них не верил. Я едва не бежал по пустым коридорам, было темно и как-то неприятно, к тому же в роддом, несмотря на разрешение отовсюду, пустили почему-то не сразу. Судорожно облачился, прочитал краткую молитву на освящение воды и Таинство совершилось. А потом долго молчал, смотря в темноту за окно. Работали аппараты, что-то пищало, то быстрее, то медленнее. Уходя, я позвонил Диминой маме, мы перекинулись парой фраз. Ночь продолжалась.
