В оформлении обложки использовано фото с
https://www.pexels.com/ по лицензии CC0.
Даже не знаю, с чего лучше начать. Наверное, с первого неожиданного поворота моей судьбы.
Мне тогда было восемь лет, брату шесть. В тот день Ба приехала за мной в школу и забрала с двух последних уроков. У крыльца школы нас ждала дедушкина служебная машина. Внутри уже сидел Андрюшка, мой младший брат.
– А давайте поедем в парк, покатаемся на каруселях, – забравшись на заднее сиденье рядом с бабушкой и братом, предложила я. – Дядя Миша, поезжай в парк! – ткнула я пальцем в спину дедушкиного водителя, которого хорошо знала.
– В палк, в палк! – подхватил мою идею Андрюшка.
– Нет, Алёнушка, ни в какой парк мы сегодня не поедем, – мягко возразила Ба, и только сейчас я заметила, что из-под её очков медленно текут слёзы. – Мы поедем в больницу.
– Зачем в больницу? У меня ничего не болит. Хочу в парк! – раскапризничалась я.
Ба обняла меня за плечи.
– Мы поедем к папе и маме. Они разбились на машине. Им сейчас плохо, и мы должны быть рядом с ними. Понимаешь?
Кивнув, я притихла, пытаясь представить себе, как это человек может разбиться. Я вспомнила, как однажды на моих глазах разбилась большая напольная ваза, когда мы с Андрюшкой, заигравшись в гостях у Ба и Деда, толкнули её. Ваза медленно покачнулась, встала на ребро основания и, не удержав равновесия, также не спеша, рухнула на пол, расколовшись на несколько больших частей. Я представила себе маму и папу, неуклюже, словно большие матрёшки, заваливающихся на бок, как та ваза, и мне вдруг стало смешно. Я хихикнула, взглянула на бабушку, но та смотрела прямо перед собой скорбно и строго, и я не решилась с ней заговорить.
В больнице Ба посадила меня на кушетку в коридоре, попросила толстую медсестру с добрым улыбчивым лицом присмотреть за мной и братом и скрылась за белой дверью. Вынув из кармана маленькое зеркальце, я начала пускать солнечные зайчики, однако это занятие увлекло меня ненадолго. Сунув зеркало обратно в карман, я встала и подошла к двери, за которой скрылась Ба, но толстая медсестра, присматривающая за братом, шикнула на меня и снова усадила на место. Порывшись в кармане халата, она извлекла упакованную в целлофановую обёртку колбаску больших таблеток и протянула мне одну:
– На, скушай «аскорбинку».
До сих пор помню ее вкус. Наверное, он врезался в память из-за того, что произошло, как только таблетка раскрошилась под моими зубами. Открылась дверь, за которую я порывалась заглянуть, и наконец появилась бабушка. Она подошла какой–то деревянной походкой и не наклоняясь обняла меня, отчего я уткнулась носом в её мягкий живот.
– Сиротинушки вы мои, – выдохнула Ба.
Только гораздо позже я узнала, что произошло в тот день с моими родителями. Они возвращались из поездки к Чёрному морю. В тот раз они не взяли меня и брата с собой, а решили оставить нас с Дедом и Ба. Отец сам сидел за рулём новенькой «Волги». Обгоняя автобус, он вылетел на встречную полосу и лоб в лоб столкнулся с грузовиком.
Отец погиб сразу. Мама сидела на заднем сиденье и, хотя получила множественные переломы, была ещё жива, когда её везли в больницу в карете «скорой помощи». Она смогла продиктовать телефон Ба и попросила передать ей, чтобы та привезла с собой детей. Теперь я понимаю, что мама хотела проститься с нами. Но когда мы приехали в больницу, она уже умерла, так и не увидев меня и брата.
Тогда моя жизнь перевернулась в первый раз.
После похорон родителей мы с Андрюшкой переехали жить в шикарную дедову квартиру в центре Москвы. В ней было целых пять комнат, и поэтому там было здорово играть в прятки. «Мой дед – генелал!» – гордо говорил Андрюшка. И, действительно, Дед был самым настоящим генералом с целой кучей медалей и орденов, шинелью с каракулевым воротником, служебным автомобилем и личным шофёром.
Дед нас терпел, но не любил. Лишь много позже мне стало известно, что согласия на брак сына Дед не дал, и мой отец женился на моей матери против его воли. Несколько лет Дед не хотел даже видеть ее и нас с Андреем. Потом немного смягчился, и встреча родственников, наконец, состоялась.
Тот день я тоже помню хорошо. На мне было надето моё самое лучшее платье, в волосах красовались два огромных банта. Я знала, что должна встретиться со своим дедушкой, и очень хотела ему понравиться.
Переступив порог генеральской квартиры, я почувствовала, что у меня дух захватило от окружавшей красоты. Высокие потолки с лепниной, до блеска начищенный паркет, хрустальные люстры, ковры, обои с позолотой, горки с хрусталём и фарфором, пальма в кадке, кругом салфетки и салфеточки. Я никогда раньше не видела подобной роскоши. «Как, должно быть, счастливы те люди, которые могут тут жить», – подумала я.
Представ перед высоким, худым стариком с резко очерченным лицом, густыми седыми бровями и волосами, я внутренне сжалась в комочек от взгляда его пронизывающих глаз с красными прожилками.
А он, увидев мои чёрные вьющиеся локоны и карие глаза, помрачнел. Я, действительно, была больше похожа на маму, чем на светловолосого, голубоглазого отца.
«Чужая кровь», – процедил сквозь зубы Дед и отвернулся от меня к светлоголовому Андрюшке.
***
Итак, через пару лет после тех незабываемых смотрин, волею судеб потеряв родителей, я всё-таки поселилась в генеральской квартире.
Я бы не сказала, что детство моё было совершенно несчастным, но и счастливым я бы его тоже не назвала. Генеральское жалование, паёк, льготы, обеспечивали безбедное житьё, и мы никогда ни в чём не нуждались из еды или одежды, но в семье Деда не было тех непринуждённых, тёплых отношений, какие царили когда-то между моими родителями. Бабушку я любила, зато Деда боялась.
Ба не работала, сидела дома, ведь по хозяйству хлопотала домработница Фрося. Но Ба всегда умудрялась найти себе дело. Она то вязала нам с Андрюшкой тёплые носки, то пекла умопомрачительные блинчики, то читала нам книжки. Ба старалась заменить нам родителей, окружив заботой и балуя нас.
Но вечером, когда служебная машина привозила Деда, всё в доме резко менялось и начинало вращаться вокруг одного-единственного человека. Ба всегда встречала мужа у дверей и больше не отходила от него ни на шаг. Я так и не смогла до конца разобраться, чего было больше в бабушке: обожания мужа или страха перед ним.
Каждый день в восемь вечера мы собирались все вместе за круглым столом, накрытым накрахмаленной скатертью. Это был обязательный ритуал. Я терпеть его не могла. Дед чаще всего ел молча, сосредоточенно глядя в тарелку. Раз молчал Дед, то не решались заговорить ни мы, ни Ба, и в столовой повисало тягостное молчание, прерываемое только стуком ложек и звоном чашек.
