Чужая жизнь.
1.
– Танечка, после экзамена не задерживайся. Иди домой, ты же знаешь, я нервничаю.
– Ой, бабушка, ты всегда нервничаешь.
Таня помахала рукой и быстрым шагом направилась к школе.
В 17 лет бабушкины страхи выглядят особенно жалко и несерьёзно.
Идти до школы было недалеко. Переход, потом спуск и ещё немного пешком пол квартала.
Таня Долохова, высокая стройная девочка с модельной внешностью, училась хорошо. Последнего экзамена по химии она не боялась. Знала, что сдаст его также успешно, как и остальные.
Бабушку Клаву она тоже понимала. Она тряслась над единственной внучкой где надо и не надо. После того как в автокатастрофе погибли родители Тани, бабушка совсем сдала. Часто плакала и умоляла внучку не задерживаться у подружек. Время-то какое неспокойное. На улице 1993 год. Только-только ситуация в Грузии успокоилась, позади гражданская война. У власти находится привезённый из Москвы Шеварднадзе. В него бабушка Клава верила железно. Он у неё ассоциировался со старым укладом. Тогда в их ближайшем магазине в Нахаловке было всё необходимое. Сахар по 94 коп, синюшные истощённые курицы периодически лежали под люминесцентной лампой, две пачки сливочного масла давали в руки в конце 80-х. Зато пломбир в стаканчиках по 20 коп всегда был детям на радость. Но пришёл Гамсахурдия, начались митинги и как корова языком слизнула былое благополучие. Потом и того хуже, началась война. Зачем, почему, бабушка Клава понимала с трудом. Только по-русски на улицах старались не говорить. В центре на Руставели так расколошматили первую школу, что страшно было смотреть. Похоже было на взятие Берлина. Не приведи Господи.
Клава с внучкой хотела продать квартиру и уехать. Перебраться к сестре в Саратовскую область. Но не решалась. Многие соседи вот так продали квартиры, а там, в России ничего толком не смогли купить. Разница в ценах была уже большая. Если и купили бы жилье, то только на периферии, где с работой очень туго. Так и осталась Клава с внучкой в Грузии, ждать неизвестно чего. Жили они очень скудно. Клава сидела перед корпусом на скамеечке и продавала разную харахуру: тарелки из серванта, полотенца, жвачки штучно и тд.. А девочке столько чего надо. Вон она какая, Танечка выросла. Глаза голубые, волосы каштановые, взгляд из-под бровей в разлет, как у артистки Любови Орловой. Не хочешь, да заметишь. Одним словом, красавица. Мечтает учиться дальше.
.. Таня шла по улице и неожиданно краем глаза подметила. За ней кто-то следит из той синей Волги. Неприятный тяжёлый взгляд буравит спину. Она обернулась, посмотрела. Ну машина и машина. Нет, показалось наверное. И ускорила шаг. Опаздывать на экзамен как-то совсем некрасиво.
Таня скрылась за дверьми школы, а подозрительная машина
остановилась неподалёку. Двое плечистых мужчин со скучающим видом достали сигареты. У одного, постарше в руке мелькнул красный Marlboro, у второго Кемел.
– Когда у неё экзамен кончится? – спросил один, позёвывая.
– Наверное, через 2—3 часа.– ответил второй.
– Тогда я немного посплю. А ты смотри, не пропусти…
2. Экзамен оказался несложный. Таня уверенно писала химические уравнения, легко уравнивала коэффициенты, классифицировала по формулам органику, где метил, а где метан и сдала работу одной из первых. Потом выбежала из класса в приподнятом настроении.
Одноклассники договорились после сдачи последнего экзамена идти в кафешку, поесть хачапури в складчину. Все-таки, как ни крути, школу кончили. На банкет четверть класса не собиралась являться, у родителей было туго с деньгами. На кафе наскрести было проще.
Таня решила сгонять домой, сообщить бабушке, что все в порядке, почистить перышки и назад, в школу, дожидаться одноклассников, пока все выйдут с экзамена.
Она неслась домой на всех парусах по пустынной улице, встречных людей было немного. Вдруг около нее притормозила синяя волга. Оттуда выскочил дюжий мужик в кожанке, натренированным жестом зажал Тане рот и затолкал в машину.
Таня и опомниться не успела, как мимо промелькнул ее родной корпус – хрущевка, ничего не подозревающая бабушка на своей табуретке около подвального тоне, где сосед Эмзар пек хлеб.
Она забилась, как птица в клетке, пытаясь брыкаться. Но противный амбал навалился на нее стокилограммовой тушей и рычал в ухо.
– Заткнись! Хуже будет.
Сердце билось где-то в горле и бухало, наверное, 100 ударов в минуту. А может, и все 120.
Откуда-то достал скотч, которым обклеивали ящики на базаре, и замотал Тане в два слоя рот, больно стянув волнистые волосы липучкой.
Потом достал из кармана наручники, ловко защелкнул их на нежных запястьях и шумно вздохнул, утирая волосатой лапой вспотевший лоб.
– Фуух, теперь ори, сколько хочешь.
За окном мелькали на большой скорости отдельные дома Авчала и Загеса. Машина уже выехала из Тбилиси и направлялась по дороге в Мцхета.
Таня, хоть и была в шоке от происходящего, но острым глазом подметила, похитители не останавливались на красный свет, а гаишники их почему-то не тормозили.
И Таню осенило. Эти двое либо сами с погонами либо черные. И трудно было сказать, что хуже…..
3.
Строки из сообщений СМИ будущего:
«В неофициальной картотеке МВД Грузии числились 349 местных «воров в законе», что составляло треть от всех известных звезд криминального мира, действующих на постсоветском пространстве.
В 2001 году Министр внутренних дел Грузии Каха Таргамадзе пожаловался на недостаточное финансирование полиции, пояснив, что «в течение последних трёх лет министерство не получало зарплаты». Но не счел нужным сообщить за счет чего существовали доблестные рыцари правопорядка и их семьи эти самые три года. При этом отметил, что раскрываемость тяжких преступлений неуклонно растет.»
Всего этого Таня не знала и знать не могла. Ее маленький мирок ограничивался корпусом – пятиэтажкой, где она родилась, школой, парой-тройкой подруг и любимыми книжками. Где-то там, в параллельной вселенной шла война, свергали президента, криминальные группировки боролись за сферы влияния. Если давали свет, то черно-белый телевизор включался и показывал заседания парламента, на котором периодически происходили драки, дикторы называли новые и новые партии, растущие как грибы после дождя.
Бабушка Клава, 75 – летняя ничем не примечательная старушка, хоть и прожила в Грузии добрую половину жизни, но государственного языка так и не осилила, знала только спасительное, с трудом выговариваемое «Гамаржоба» и «ра гирс» (1). Впрочем, ей больше и не надо было. Она смотрела на потасовки в парламенте, слушала новости и качала головой.
