Иван Чёрный отёр рукавом распаренное лицо и махнул рукой своим помощникам:
– Опускай!
Те засуетились, развязывая перекинутую через охлупень верёвку, и на землю грузно повалилось нечто, что ещё час назад было человеком. Сейчас это «нечто» на человека походило мало: вывернутые под неестественными углами конечности, обугленные до черноты рёбра с запечёнными на них остатками мышц, кровавые лоскуты содранной со спины кожи… Нет, это совсем не походило на человека – боярина Василия Волошина, который встретил Ивана Чёрного во дворе своего терема, гордый от осознания собственной значимости. Как же он удивился, когда Иван вместо земного поклона стегнул его нагайкой, а затем, спешившись, добавил кулаком в зубы, сбив с ног. Удивился – и возмутился, ещё не понимая, что его судьба уже решена, и Иван – просто кат, приводящий приговор в исполнение. А люди Чёрного, не мешкая, кинулись в терем, и через минуту оттуда донёсся вой избиваемых слуг и домочадцев Волошина, и визг женщин, с которых срывали платья и опрокидывали прямо на пол, силой разводя ноги. Услышав крики и своих жены с дочерью, Волошин перестал сыпать бранью и угрозами и попытался броситься домой, на помощь любимым. Но Чёрный вновь опрокинул его на землю и придавил сапогом, как червя. Он с нескрываемым наслаждением наблюдал за моральными муками и бессильной яростью этого нестарого ещё мужчины, внезапно оказавшегося в полной его власти и неспособного спасти даже самых близких ему людей. И не торопился добавлять к ним мучения физические – ради чего, собственно, Иван сюда и пожаловал. Только когда в тереме всё стихло, Чёрный – даже его ближники не знали, была то его фамилия или прозвище – убрал со спины плачущего боярина ногу и легонько пнул его носком сапога.
– Ну, подымайся, неча валяться-то!
– Вымески брыдлые1! Да я ж вас на куски порву и псам своим скормлю! – дрожащим от ненависти голосом буквально прошипел Василий. Иван, услышав последние его слова, от души расхохотался.
– Так ведь мы и есть псы, да не простые, а государевы! – и он кивнул на отрубленную собачью голову, притороченную к седлу его лошади. – Али не признал, боярин?
Волошин сплюнул кровь из разбитого рта и опустил голову.
– Так-то оно лучше, – презрительно ухмыльнулся Чёрный. – А теперь ты мне расскажешь…
– Что? – глухо, не поднимая глаз, спросил Волошин.
– Всё! – посерьёзнев, отчеканил Иван. И, помедлив пару секунд, тяжело повторил: – Всё…
Когда спустя малое время Иван взялся за него всерьёз, Василий Волошин действительно рассказал ему всё, что знал – и был искренне опечален, что не знает больше. Однако Иван продолжал пытку до тех пор, пока боярин не начал повторяться. Только тогда Чёрный поверил, что Волошин не скрыл ни капли столь нужной опричнику информации. Впрочем, Иван не привык останавливаться на полпути и – для верности – приказал притащить на двор жену и дочь боярина. Когда тот увидел их – нагих, избитых, поруганных, – в глазах Волошина вспыхнул не гнев на сотворивших подобное, а – ужас. Он понял, что ждёт их – и завыл: неистово, безнадёжно, как не выл даже тогда, когда его самого жгли калёным железом и сдирали с него кожу.
– Я всё сказал, слышишь?! Всё! – хрипел он чёрными, запёкшимися от боли губами, на которых выступила кровавая пена. – Отпусти их, Христом-богом заклинаю!
– Государь наш, Иоанн Васильевич, тут единственный бог! – отрезал Иван, и в глазах его полыхнул мрачный огонь. – И в его воле казнить виноватых и миловать невинных, отделяя одних от других. Я же – оружие в его деснице, вершащее эту казнь! Давайте! – крикнул он своим подручным, и те, завалив жену Волошина Анастасию на землю, споро привязали четыре верёвки одним концом к её рукам и ногам, а другим – к четырём лошадям.
– Тяни, – скучным голосом приказал Чёрный, и верёвки натянулись, приподняв распятую ими женщину над землёй.
– Ну? – повернувшись к висящему на импровизированной дыбе Василию, поднял одну бровь Иван. – Неужто ничего боле не вспомнил, а?
Если бы взгляд убивал, от Чёрного осталась бы горстка пепла, так посмотрел на него боярин.
– Тяни! – глядя ему прямо в глаза, скомандовал Иван. Лошади сделали по шагу вперёд, и все присутствующие явственно услышали хруст выворачиваемых суставов. Анастасия запрокинула голову назад и надсадно, по-звериному закричала.
– Ну?! – сквозь зубы выдавил Иван. Волошин не выдержал, перевёл взгляд на свою жену, и из его глаз ручьём полились слёзы.
– Прости, Настя, – еле слышно прошептал боярин. Иван тихо выругался и, помедлив секунду, крикнул: – Тяни!!!
Женский крик взвился на недосягаемую, невозможную высоту – и резко оборвался, сменившись звенящей тишиной. И чавкающим звуком разрываемой на куски плоти, от которого затошнило даже самых бывалых из людей Чёрного.
– Ну?!! – остервенело заорал Иван, брызгая слюной в лицо Волошина. Но тот ни на что уже не реагировал, остановившимся взглядом смотря на то, что осталось от его жены.
– Девку сюда! – окончательно теряя над собой контроль, рявкнул Чёрный. Опричники вытолкнули на середину двора, где ещё трепыхалось в конвульсиях расчленённое тело матери, её с Волошиным дочь – девчонку лет двенадцати, голую, в синяках и ссадинах, с кровью, засохшей уже на внутренней стороне её худеньких бёдер. Двигалась она, как сомнамбула, ничего не замечая вокруг, и казалось, что ей всё равно, где находиться – здесь или где-нибудь ещё. «С глузду съехала2», – мелькнуло в голове Чёрного. Схватив её за растрёпанные волосы, он подтащил девчонку прямо к её отцу и зло сказал:
– Жену свою ты не пожалел. А дочь? Тоже не пожалеешь?
Боярин дёрнулся, словно от удара.
– Я сказал тебе всё, что знал! Всё! Что ещё ты хочешь от меня услышать?!
– Ты знаешь, что.
Волошин посмотрел на него полубезумным взглядом – и вдруг обмяк, сломавшись и душевно, и физически.
– Хорошо, я скажу. Кудеяр – это я. Я! Меня вы ищете, душегубы! Меня!
– Докажи! – подобравшись, как хищник перед прыжком, враз охрипшим голосом просипел Чёрный.
– На третьей версте за весью Шеффилд3, на Косой Горе, есть родник, который местные Святым почитают. За ним, у реки Воронки, схрон мой. Там найдёшь всё злато, что скопил я, пока от вас, проклятых, лытал4. Метка у схрона – стрела на дубе вырезана, в корни указывает. По этой стреле пятнадцать шагов отмерь – там схрон и будет.
– Добро, – процедил опричник и, выхватив из-за пояса кинжал, перерезал девчонке горло. Страшно забулькав, она перевела удивлённый взгляд с отца на своего убийцу – и медленно опустилась на землю, как только Чёрный перестал удерживать её за волосы.
