Сижу за кофе с сигаретами у подруги Риты и выкладываю ей.
Вот что я ей выкладываю.
К концу безлюдной среды Херб подсаживает мне на участок толстяка.
Жирнее этого толстяка я в жизни не видала, хоть на вид он и опрятный, вполне прилично одет. У него все большое. Но лучше прочего я запомнила пальцы. Когда подошла к столику возле него обслужить пожилую пару, перво-наперво эти пальцы и заметила. В три раза больше, чем у обычного человека, – длинные, толстые, сливочные пальцы.
Занимаюсь другими столиками, компания из четырех деловых людей, очень придирчивые, еще одна четверка, три мужчины и женщина, и вот эта пожилая пара. Леандер налил толстяку воды, а я пока не подхожу, даю ему время, чтобы все обдумал.
Добрый вечер, говорю. Принять у вас заказ? – говорю.
Рита, какой же он огромный, просто громадина.
Добрый вечер, отвечает. Здрасьте. Да, говорит. Мы, кажется, уже готовы заказывать, говорит.
Так вот он и разговаривает – странновато, понимаешь. И то и дело чуть отдувается.
Думаю, начнем мы с салата «Цезарь», говорит. А потом тарелку супа – и хлеба с маслом побольше, будьте любезны. Каре ягненка, наверное, говорит. И печеной картошки со сметаной. Насчет десерта мы позже подумаем. Большое вам спасибо, говорит и возвращает мне меню.
Господи, Рита, но эти пальцы у него.
Я спешу на кухню и передаю заказ Руди, а тот принимает и рожу корчит. Ты же знаешь Руди. Он за работой всегда такой.
А из кухни выхожу, и Марго – я же о Марго тебе рассказывала? Та, что за Руди гоняется? Марго мне говорит: Кто это твой жирный друг? Настоящий жиртрест.
Вот поэтому все. Думаю, на самом деле поэтому.
«Цезарь» я ему делаю прямо за столом, он за каждым моим движением наблюдает, а сам между тем хлеб мажет маслом и выкладывает куски на одну сторону, и все время эдак пыхтит. А я так взвинчена или что еще, – в общем, я ему стакан с водой опрокинула.
Ох, простите, говорю. Так всегда бывает, если торопишься. Простите меня, пожалуйста, говорю. На вас не попало? – говорю. Я сейчас мальчика позову все убрать, говорю.
Пустяк, говорит он. Все в порядке, говорит – и пыхтит. Об этом не беспокойтесь, мы не против, говорит. Улыбается и машет, пока я за Леандером иду, а когда возвращаюсь подать салат, вижу, что толстяк уже съел весь хлеб с маслом.
Чуть погодя я ему приношу еще хлеба, а он уже салат доел. А ты же сама знаешь, какие порции у тех «Цезарей»?
Вы очень любезны, говорит. Хлеб у вас великолепный, говорит.
Спасибо, отвечаю.
Ну, он очень хорош, говорит, и мы не шутим. Нечасто удается нам такое удовольствие от хлеба получить, говорит.
А вы откуда? Спрашиваю. По-моему, я вас тут раньше не видела.
Такого не забудешь, вставляет Рита, хмыкнув.
Из Денвера, отвечает.
Я больше насчет этого ничего не говорю, хотя мне и любопытно.
Суп ваш будет готов через несколько минут, сэр, говорю, а сама иду последние штрихи добавить с этой моей компанией деловых, очень придирчивых.
Подаю ему суп, а вижу – хлеб опять исчез. Он последний кусок в рот кладет.
Поверьте, говорит, мы не всегда так едим, говорит. И пыхтит. Вы уж нас извините, говорит.
Вообще не берите в голову, пожалуйста, говорю. Любо-дорого, когда человек ест и ему нравится, говорю.
Не знаю, говорит. Наверное, так с вашей точки зрения. И пыхтит. Поправляет салфетку. А потом берется за ложку.
Боже, ну и жирный! говорит Леандер.
Что ж ему с этим поделать-то, говорю, поэтому закрой рот.
Ставлю ему еще корзинку с хлебом и побольше масла. Как вам суп? спрашиваю.
Спасибо. Хороший, говорит. Очень хороший. Вытирает губы и промокает подбородок. Как считаете, здесь тепло или мне одному так кажется? – спрашивает.
Нет, тут тепло, отвечаю.
Может, мы тогда пиджак снимем, говорит.
Не стесняйтесь, говорю. Человеку должно быть удобно, говорю.
Так и есть, говорит, это очень, очень точно, говорит.
Но потом я вижу, что он все еще в пиджаке.
Мои большие компании уже ушли, пожилая пара тоже. В заведении пустеет. К тому времени, как я подаю толстяку каре и печеную картошку, а с ними еще хлеба и масла, он остается один.
На картошку ему наваливаю побольше сметаны. Сметану посыпаю беконом и резанцем. Приношу еще хлеба и масла.
Все в порядке? спрашиваю.
Прекрасно, отвечает – и пыхтит. Отлично, благодарю вас, говорит – и опять пыхтит.
Приятного вам ужина, говорю. Поднимаю крышку с его сахарницы и заглядываю в нее. Он кивает и не сводит с меня глаз, пока не ухожу.
Теперь-то я знаю, что мне чего-то надо было. Только не знаю чего.
Как там старый мешок кишок поживает? Ты с ним все ноги себе стопчешь, говорит Хэрриет. Сама знаешь, какая она, Хэрриет-то.
На десерт, говорю я толстяку, есть «Зеленый Фонарь Особый», это такой пудинг с подливой, или чизкейк, или ванильное мороженое, или ананасный шербет.
Мы же вас не задерживаем, а? спрашивает он, пыхтя и с озабоченным видом.
Нисколечко, отвечаю. Конечно ж нет, говорю. Не спешите, говорю. Пока выбираете, я вам еще кофе принесу.
Будем с вами честны, говорит он. И на стуле елозит. Нам бы хотелось «Особого», но еще мы бы, может, взяли и вазочку ванильного мороженого. С капелькой шоколадного сиропа, если угодно. Мы же вам сказали, что проголодались, говорит.
Я иду на кухню разобраться с десертом сама, а Руди говорит: Хэрриет сказала, у тебя там толстяк из цирка. Это правда?
А Руди уже снял и фартук, и колпак, если ты меня понимаешь.
Руди, он жирный, говорю, но дело тут не только в этом.
А Руди только смеется.
Как по мне, так она в жир втюрилась, говорит.
Берегись, Руди, говорит Джоэнн, которая только-только в кухню входит.
Я уже ревную, говорит ей Руди.
Ставлю я «Особый» перед толстяком и большую креманку ванильного мороженого с шоколадным сиропом отдельно.
Спасибо, говорит он.
Всегда пожалуйста, говорю, – и меня охватывает чувством.
Верьте слову, говорит он, мы не всегда вот так едим.
