Давеча притащила с помойки старый чемодан. Как увидела его, сразу поняла – мое. Он грязный, окривевший, в одном месте лопнул, трещина на крышке, хорошо хоть не слишком большая. А когда-то это был кожаный красавец, простроченный, с ремнями, блестящим латунным замком и с кожаными же черными угловыми накладками. Франт, а не чемодан. Как вообще можно столь достойную вещь довести до столь плачевного состояния. Утешает, что не затолкали в контейнер, бросили рядом, вдруг кому-нибудь надо.
Кому-нибудь – это мне.
Чемодан был набит чем-то, тяжелый, но открыть на месте не получилось, и я потащила его домой как есть. Дома поколдовала над замками с помощью масла «Брейк фри» и кое-каких железок и открыла.
Оказалось, чемодан забит бумагой: газетные вырезки времен Первой мировой, фотографии никому неизвестных, канувших в лету людей, какие-то исписанные еще настоящими фиолетовыми чернилами тетрадки, рисунки, явно детские, с лошадками, рождественскими елками и другими наивными радостями, просто перемешанные между собой записки или письма, сразу не разберешь.
И я начала разбирать, раскладывать на кучки, систематизировать как-то все это богатство. Дело это долгое. Но вот пока прочитала одну тетрадь. Показалось забавным. Вроде как дневник, хотя даты нигде не проставлены. Кроме одной – в самом конце. Поток сознания, поток дней, минувших, забытых. Иногда пустых, а иной раз очень интересных.
Решила опубликовать то, что прочитала.
Много чего мне было не понять, полезла в Интернет, перелопатила массу новой для меня информации. Кое-где поставила сноски, но немного. Может, я впервые с чем-то столкнулась, а для кого другого это окажется прописной истиной. Много чего оставила без объяснений. Я нашла, а вы хотите – тоже погуглите, а хотите – проезжайте мимо. Дело хозяйское.
Еще, чтобы разбавить текст, я вставила в него несколько открыток из чемодана. Не знаю, имели ли они какое-то отношение к автору дневника или к его близким. Может быть, и нет. Может быть, они из параллельных вселенных.
На титульном листе тетради – надпись, как положено с ятями и твердыми знаками. Но раз уж я переписываю, то сразу обойдусь без них. Из старой грамматики оставила кое-что, например, «селянку» вместо нынешней «солянки» и слово «шоффер» через два «Ф». Это показалось мне гораздо более благородным нежели «шофер» или еще того прекрасней – «шо́фер».
Озаглавлено просто, без затей – «Записки Евсея Козлова, столичного обывателя».
Дальше читайте сами.
Сегодня решил начать записывать. Что-то вроде дневника. Я далеко не экзальтированная барышня и уж тем более не гимназистка, чтобы вести дневник. Но все же… Может, на старости лет самому будет небезынтересно вспомнить нынешние дни, а может, и кому другому записки мои сгодятся. Живем мы, как неожиданно оказалось, в эпоху перемен. И куда заведут нас эти перемены, бог весть.
С утра пошел взглянуть на яхту Государя Императора, что стоит на Неве близ Зимнего. Погода пасмурная, не жарко, не то что еще пару дней назад, того и гляди, дождь пойдет, поэтому я пододел под пиджак свой старый атласный жилет. Зонт решил все же не брать, ограничился триковой фуражкой. Полюбовавшись яхтой, а, надо сказать, зевак на набережной собралось немало, хоть и стоит она тут уже четвертый день, я двинулся в сторону Марсова поля. Прочитал во вчерашней «Газете-Копейке», что объявлена военно-автомобильная повинность. И на Марсовом собираются мобилизованные авто.
Машин собралось десятки – Рено, и Опели, и Руссо-Балты – преизрядное количество. Моторы рычат, клаксоны взвывают ишаками, дым во все стороны. Удивило меня то обстоятельство, что за рулем многих автомобилей были дамы. Не всегда и поймешь, что дама перед тобой. Куртка чертовой кожи, такие же брюки, а у некоторых на лицах большие очки. Когда же я выразил удивление столь великим присутствием женского пола, стоящий рядом со мной господин весьма почтенного возраста сказал мне, что, по его мнению, дамы очень любят скорость и что лет десять-двенадцать назад в Михайловском манеже проводился конкурс по ловкости управления тогда еще паровыми автоэкипажами и выиграла этот конкурс некая дама на своем Дуксе. Не уверен, что это было возможно в те времена, но сегодня приверженность наших женщин техническому прогрессу очевидна.
Но, так или иначе, а сегодня все эти мощные элегантные красавцы отправятся на фронт, чтобы внести свой вклад в нашу скорую победу. Собравшиеся на Марсовом были очень воодушевлены. Пылая верой в победу, они без сожалений расстаются со своими верными железными конями. А ведь стоят эти авто немалых денег. За Рено АХ выпуска прошлого года плачено не менее 5000 рублей. А что уж говорить о Руссо-Балте К-12 или С-24. Зрителей собралось множество. Тут и там толпились они возле машин, обсуждая их устройство, скорость и возможности. Везде разговоры о войне, мобилизации, пожертвованиях, открытии лечебниц для раненых. Меня не покидает чувство, что весь наш народ, оставив в стороне разногласия и споры, сплотился, слился в единую массу, в единый мощный кулак. И этим кулаком сметем мы нашего врага, всю эту армию немецких бюргеров, булочников и аптекарей, вместе с их спятившим кайзером.
Домой возвращался по Фонтанке, зашел в лавку Товарищества Вольфа, чтобы забрать очередной номер журнала «Известия книжных магазинов». И там на прилавке заметил занятную новинку, небольшая книжица китайского мудреца в переводе Даниила Конисси под названием «Книга пути и достоинства». Просили за нее недорого, и я решил взять, почитать на досуге, что скажет нам древняя тысячелетней давности мудрость. Можно ли применить ее в сегодняшней сложной многоплановой эпохе, или она безнадежно устарела, покрылась пылью веков, заскорузла в своей самоуверенной косности.
* * *
Сегодня горело германское посольство. Я как раз пошел на почтамт, но только вышел на Исаакиевскую, как увидел толпу возле этого уродливого дома. Всегда считал, что оно портит вид площади, мрачное, как средневековая крепость, никак не сочетается ни с сияющим праздничным куполом собора, ни со стройным Мариинским дворцом. И эти огромные голые тевтонцы со щитами в руках, и их кони-тяжеловозы. Все мощно и грубо. Забравшиеся на крышу мастеровые повалили одного каменного болвана наземь, и толпа радостными криками приветствовала эту маленькую победу. На мостовой валялись разбитые столы и прочая мебель, разорванные портреты, гардины, под ногами хрустели обломки. Казалось бы, зачем громить, ломать и выкидывать все эти вещи. Я уверен, что русский человек воспринимает это как борьбу с германцем: если не может он достать отсюда врага, то хоть уничтожит то, что принадлежало ему, служило ему, переносит он свою ненависть к противнику на все, что окружало того. С неистребимой жаждой борьбы и победы бросается он на эти шкафы и столы, крушит их, топчет, предает огню. Так крушил бы он на поле брани врага своего. Тут из разбитых окон повалил дым, а за ним показалось и пламя. Никто не бросился тушить, никто не попытался спасти здание. Пусть сгорит дотла.
