Поезд затормозил и остановился.
Тотчас же открылась дверь второго вагона, на перрон выскочил проводник в нарядном форменном кителе, огляделся. В дверях вагона появился второй проводник и начал передавать первому один за другим роскошные чемоданы из мягкой желтой кожи. Чемоданов этих было великое множество.
Спустя минуту или две на перрон величественно сошла маленькая стройная женщина, похожая на старинную куклу с белоснежным фарфоровым личиком, в изумительном светло-бежевом костюме и крошечных изящных туфельках, с аккуратно уложенными платиновыми волосами. Встав чуть в стороне от вагона, она внимательно наблюдала за продолжающейся выгрузкой чемоданов, время от времени покрикивая на проводников:
– Это сюда… не сюда, болван! Осторожнее! Там хрупкие вещи! Вы мне все побьете!
– Поезд отходит! – испуганно пролепетал один из проводников.
– Так поторопитесь! И никуда он не отойдет, пока вы не выгрузите все чемоданы!
Наконец выгрузка была благополучно завершена. Как вставная челюсть, лязгнули буфера, и поезд поплыл вдоль перрона, постепенно набирая скорость. Последний проводник вскочил в вагон на ходу. На лице его явственно просматривалось облегчение, как у человека, снявшего наконец тесные ботинки. Жизнь прекрасна!
Маленькая женщина осталась среди груды чемоданов. С величественным видом она огляделась и наконец увидела группу людей, сгрудившихся возле начала платформы и боязливо наблюдавших за ее прибытием.
– Ну, вот и я! – проговорила она со снисходительной насмешкой. – Кто-нибудь займется моим багажом?
Встречающие наконец ожили, как Спящая Красавица после поцелуя принца, заговорили, двинулись к ней, ускоряя шаг, отталкивая друг друга и забегая вперед.
– Тетя Аня! – проговорил, подходя к ней первым, довольно-таки незаметный мужчина лет сорока с невыразительным лицом. – Я – Григорий…
– Гришенька! – выдохнула маленькая женщина – и лицо ее поразительным образом изменилось. Оно покрылось едва заметными трещинками, как разбитая и заново склеенная фарфоровая чашка – и сразу стало понятно, что этой женщине много, очень много лет. Как минимум далеко за восемьдесят. А может быть, и все девяносто.
– Гришенька, сколько же лет я тебя не видела? Дай подумать… почти сорок! Ты был совсем малюткой… я помню, как подарила тебе игрушечную шарманку… ты ходил по дому, крутил ручку, и шарманка издавала такой ужасный звук… Лена, твоя мама, еще спрашивала – какая зараза подарила эту шарманку… Я, говорит, готова ее убить собственными руками. А мой муж признался, что это я… было очень смешно смотреть, как изменилось ее лицо…
– Да-да… – рассеянно пробормотал Григорий, и по лицу его пробежала непонятная тень, отчего он ослабил внимание и позволил вырваться вперед другой встречающей.
– Здравствуйте, тетушка! – прощебетала с ненатуральным восторгом чуть полноватая крашеная блондинка, оттеснила Григория и клюнула старушку в щеку, оставив на этой щеке кроваво-красный оттиск. – Надеюсь, вы благополучно доехали?
– Отвратительно! А ты еще кто такая? – удивленно проскрежетала приезжая, недовольно отстранившись и близоруко вглядываясь в блондинку. – Нюся? Дочка домработницы?
– Что вы, тетушка! – блондинка вспыхнула. – Я Эльвира, жена вашего племянника Михаила! – Она бросила выразительный взгляд на мужчину средних лет, который тут же послушно приблизился, пригладил волосы пятерней и попытался шаркнуть ножкой, что у него не получилось. Он просто потоптался на месте, умудрившись наступить на ногу своей жене, отчего ее улыбка превратилась в оскал гиены.
– Он мне никакой не племянник! – фыркнула старушка. – Он – племянник Николая Федоровича, моего покойного мужа! Кстати, всегда знала, что у Мишки отвратительный вкус! И Николай тоже так считал. Но на этот раз он, кажется, превзошел себя…
Помимо Григория и Эльвиры, на перроне толкалось еще пять или шесть человек – дряхлая старуха, одной рукой опирающаяся на суковатую палку, а другой – на плечо женщины средних лет с водянистыми рыбьими глазами и бледными, робко поджатыми губами; пожилой мужчина с умным, несколько обидчивым лицом, в приличном, хотя слегка поношенном костюме; две очень похожие женщины в районе пятидесяти, то и дело переглядывающиеся и перешептывающиеся.
Эта группа подошла позже, поскольку старуха со своей палкой перекрыла дорогу, и не было никакой возможности ее обойти. Впрочем, пожилой мужчина подчеркнуто держался чуть в стороне, соблюдая настороженную дистанцию.
– Кто-нибудь займется моими чемоданами? – строго осведомилась пожилая дама, которую никто в здравом уме не осмелился бы назвать старушкой.
– Сейчас, тетя Аня… – пропыхтел Григорий, ухватившись за один чемодан и безуспешно пытаясь сдвинуть его с места.
– Что ты, Гришенька? – Она снисходительно потрепала его по щеке. – Куда тебе! Да и что – никого другого не найдется?
– Михаил, чего ты ждешь? – строго окликнула Эльвира своего бессловесного супруга. – Ты же видишь, что твоей тетушке нужна мужская помощь? Впрочем, – добавила она вполголоса, – что я говорю… где здесь мужчина…
Она сказала это вроде бы про себя, чтобы услышал ее только муж, который давно уже не обращал внимания на ее слова. Или успешно делал вид, что не обращает. Но приехавшая пожилая дама обладала не по возрасту острым слухом, острым зрением и острым язычком. Кстати, последнее встречающие успели уже заметить.
Так что она слышала замечание Эльвиры и бросила быстрый взгляд на ее мужа, отметив неестественно равнодушное его лицо.
– Ну-ну… – пробормотала приехавшая действительно тихо, так что ее-то никто не услышал.
Эльвиру отпихнула женщина с водянистыми глазами, подведя к приехавшей старуху. Это никогда бы у нее не получилось, если бы старушенция как бы случайно не стукнула Эльвиру палкой по ноге. Эльвира взвизгнула и отскочила, потирая щиколотку.
– Анна Ильинична! – заговорила рыбоглазая женщина неуверенным голосом. – Вы, наверно, не помните мою маму… она… она ваша родственница… вашего дяди дочка…
– Двоюродного дяди, то есть, говоря прямо, седьмая вода на киселе, – поправила ее вновь прибывшая. – Отчего же не помнить? Я всех помню! У меня Альцгеймера пока что нет! Люба, Надя…
– Вера! – с готовностью подсказала женщина. – Вера Ивановна! А я – Василиса…
– Постой-постой! – весело удивилась Анна. – Так ты и есть ее дочка, которую она неизвестно от кого прижила? Тайный плод любви несчастной! Ну-ка покажись! – Она бесцеремонно повернула Василису кругом, привлекая к ней всеобщие взгляды, отчего та смутилась и еще больше побледнела. Стали заметны несвежая кожа, ранняя складка возле губ, сутулые плечи, обвисшая грудь…
