Половица у порога скрипнула. Сердце Дарьи сжалось от страха. Дверь в горницу, где спали родители и два младших брата, была плотно закрыта. Брат Павел, младше её на два года, похрапывал на полатях. Сестра Нюра сопела на кровати, что стояла сразу у порога. Боясь разбудить сестру, тихо забралась на печь. Сон не шёл. Вспоминались глаза незнакомого парня, что все посиделки глядел на неё не отрываясь. Подружка Катька дважды пыталась вызвать парня на круг, выбивая дроби перед ним, но он не шёл. Когда молодёжь стала собираться по домам, он решительно подошёл и назвался.
– Меня Михаилом кличут. Я что-то не помню, кто ты, красавица, и чья будешь. Всего-то пять годков не был дома, а здесь столько девиц повырастало – глаз не отвести. Но ты из всех выделяешься красой своей.
– Дарьей кличут, Дмитрия Коростылёва дочь буду. Так пять-то годков назад мне всего десять было. Я вас тоже не признала, из чьих вы.
– Вот те раз! Пятнадцать годков, а смотришься девицей на выданье. Из Силантьевых я, сын старший. Мне уж двадцать стукнуло. У дядьки в городе жил, ремеслу кожевенному обучался. Могу теперь любую шубку сшить из любого меха, сапоги стачать. Позволь мне проводить тебя до дома. Ночь на дворе тёмная.
– Тоже мне нашёлся провожальщик, сам не заблудись! – вклинилась в разговор подружка Катька, увлекая Дарью за руку прочь от компании.
Всю дорогу до дома Дарья молчала, опустив взгляд к земле, будто боясь споткнуться. Катька тараторила не умолкая. Обещала подруге окрутить Михаила за пару дней. Приглянулся он ей очень. Что к Дарье подошёл, а не к ней, объясняла ошибкой.
– Откуда ему было знать, что тебе ещё и шестнадцати лет нет. Ты выше меня на полголовы, хоть и младше на цельный год. Вы, Коростылёвы, что жерди высокие.
Завидую, Дарья, косе твоей, глазам твоим зелёным, но знай, я счастливее тебя буду и, с места этого мне не сойти, а выйду за Мишку замуж.
Запели первые петухи. Дарью сморил сон. Проснулась от громкого разговора в избе. Глянула незаметно через дырочку в занавеске. На пороге стоял председатель колхоза Тимофей Окунёв, что-то пытаясь втолковать отцу.
– Ты, Дмитрий, не брыкайся! Не поедешь сам на кордон, так силком свезут под белы рученьки. Мне начальство дало разнарядку артель в пять человек собрать и с поварихой отправить на дальний кордон к Матвею Савичеву. Твою Дарью в поварихи определяю. Девка она рослая и варить обучена. Ей уж в октябре шестнадцать стукнет. После кажному из вас выделят делянки поближе к дому со строевым лесом, заместо платы и трудодней. Лесом государство рассчитается, аж пять процентов от заготовленного вам придарят. Чего артачишься? Всего на два месяца направляют. Дом свой обновишь пристройкой.
– Не артачусь я, Тимофей! Сено с покосов не убрал. Картошку кто копать будет? Два месяца! Сам посчитай, в аккурат под Покрова вертаться будем. Мои не управятся с делами. Павлу всего тринадцать, а Нюрке – двенадцать. Какой с них спрос? Дай хоть пару дней сено свезти. Картошку сами выкопают.
На том и порешили. Поедут артельщики через два дня. Председатель велел Дарье за провиантом к завхозу колхозному съездить на подводе. Крупу, сахар, муку и масло подсолнечное получить. Остальное уж на месте, как там получится. Рыбки наловить можно или зайца на жаркое поймать.
Заныло сердечко девичье, забилось, словно птица в силках, беду почуяло. Справившись со всеми делами по дому и получив провиант, отпросилась у матери сходить на посиделки. Весь вечер с Михаилом в переглядки играли. Катька вьюном вокруг парня крутилась, а он от Дарьи глаз не отводил. Недоброе чуяло сердце парня, по глазам девушки видно было, что прощается она с ним. Загорелась промеж них искорка, потянуло сердца навстречу, а судьба и показала свой оскал.
Незаметно для других Дарья вышла из избы, что служила клубом, и тихо побрела домой. Михаил скоро её догнал. Взял за руку. Так и шли молча до самого дома.
– Беда какая случилась, Дашуня? Глаза шибко грустные, аж по сердцу ножом режут! Не молчи, краса моя ненаглядная.
– Через день уеду на дальний кордон, поварихой. Цельных два месяца там буду, Мишенька! Окрутит тебя Катька, как пить дать, окрутит!
– Ты что такое говоришь, Дашуня? Кто меня окрутит против моей воли? Уж ежели и родители что удумают, так уеду в город назад. Работа там для меня всегда будет. Два месяца – срок небольшой. Ты только там за какого артельщика не выскочи замуж.
– Так едут одни старики сорокалетние, такие же, как тятя мой. За кого замуж идти, у всех семьи и ребятни полный дом. Ты сам на чары Катькины не позарься.
Вот получу справку в шестнадцать лет и уеду в город, Миша. Не хочу я жить в колхозе всю жизнь свою. Поедешь со мной, Мишенька?
– Поеду! На край света поеду! Как ты решишь, так и будет.
Постояли обнявшись и разошлись по домам понурые, с болью в сердцах. Где-то слышался голос Катьки, поющей частушки под гармошку.
Стояла вторая половина августа одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года. Путь был долгий. До кордона триста пятьдесят вёрст по бездорожью двумя подводами. На одной – провиант и Дарья с отцом. На другой – четверо артельщиков с вещами тёплыми. В обратный путь возвращаться по холодному времени. Лошадей председатель подобрал лучших, дав третью на подмену в пути.
В начале пути колки берёзовые да степь. После первого дня остановились на привал у старицы. Мужики собрали дровишек сухих, костерок развели. Треногу для котелка из дома захватили, кузнец колхозный расстарался. Дарья ведро воды принесла. Решила сварить каши пшённой, а в другом чай вскипятить. Мужики пошли бредень закинуть, рыбкой поживиться. Отец смазывал колёса смазкой, чтоб лошадям легче было тянуть телеги. Все при деле. Дарья с тоской смотрела в сторону дома. Сердечко ныло от предчувствия.
Рыбки хорошо взяли. Часть пожарили на сковороде в маслице, часть присолили, чтобы завтра доесть. Всем хотелось спать. Места глухие, опасаться некого, но отец Дарьи, которого за старшого промеж собой выбрали, настоял, чтобы дежурили по очереди и не сидя у костра, а на ногах, с ружьишком в руках.
Постоял часок – буди другого. Сам первый и встал в дозор. Два часа вокруг телег круги нарезал, завидуя крепкому сну своих сотоварищей. Где-то далеко были слышны стоны глухаря. У Дмитрия от этого стона мурашки по телу высыпали. Ночь стояла тёмная, небо заволокло облаками, луны не было видно. Только мерцающие огоньки костерка. Он подошёл к телеге, на которой спала, закутавшись с головой, дочь, бормотавшая во сне непонятные слова.
