И когда Первородный с Истинным спор начнут, для мира времена последнего Передела настанут…
(запись из свитка в закрытой библиотеке храма Двалина, что по ту сторону Гуконского хребта).
Королевство Вардейл. Главный храм Двуединого. В тот же день
Младший верховный жрец аккуратно прикрыл за собой двери, войдя в небольшой зал, затерявшийся среди бесконечных анфилад, коридоров и служебных помещений Главного храма Двуединого. Проведя рукой по двери, он снова активировал сеть мощнейших сторожевых заклинаний, которыми было опутано помещение. Дождавшись, когда по створкам пробежит багровая паутина, он непроизвольно выдохнул.
Каждый раз проделывая эту процедуру, совершая обход, он подсознательно боялся, что сторожевая вязь не признает его, испепелив, как обыкновенного воришку, хотя такого на его памяти произошло всего один раз, когда послушник, ещё даже не прошедший посвящение Двуединому, попытался обокрасть главное хранилище. И надо же такому случиться, что это произошло именно в его смену, а вонь палёной плоти преследовала потом ещё несколько дней, как незримое напоминание того, что бывает с дерзнувшими.
Взгляд прошёлся по каменному постаменту, где торжественно покоились две главные реликвии Храма.
Говорят, что их сюда возложил сам Двуединый, когда своим божественным появлением освятил и тем самым повелел воздвигнуть вокруг реликвий Главный Храм. Жезл и Твердь с тех пор никогда не покидали стен Храма, а в дни Двуединого, говорят, сам Первожрец прикасается к божественным вещам, чтобы наполниться благодатью предметов, к которым прикасались руки Бога.
После недавних событий, когда отродье Хаоса пригласили на церемонию награждения, оказав тем самым немалую честь и показав милость жрецов Двуединого, ночные патрули храмовников удвоили. Да и как было не удвоить, если так повелел сам Первожрец, объявив об этом на утренней молитве верховным, а те уже донесли младшим его волю.
И сейчас он, младший жрец пятого ранга Юнол, старательно осматривал помещение, скрупулёзно ища следы проникновения предполагаемых воров, да обрушит Двуединый свой гнев на их головы.
С первого взгляда, всё было нормально, но Юнола терзало смутное чувство, будто что-то не так. Он не мог внятно объяснить, как он это понял, поэтому сейчас стоял и внимательно оглядывал зал с реликвиями.
Младший жрец поёжился и с сожалением подумал, что стоило бы и взять на обход тёплый жреческий плащ. А теперь будет мёрзнуть до конца, пока не придёт черёд пересменки. Не увидев ничего достойного для нажатия рубина на сторожевом жезле в руках, он уже собрался выходить, когда замер, поражённый внезапно пришедшей мыслью, что так не должно быть.
В этом зале никогда не было холода даже в дни, когда тянущиеся Двенадцать Седмиц вступали в свои права. Так что же изменилось сейчас? Поскольку Юнол всегда добросовестно относился к своим обязанностям, он решил всё проверить ещё раз. Именно это качество ему и помогло добиться вхождения в младший Круг жрецов Двуединого.
Осторожно сформировав в руке простейший «светляк», он вскинул его над головой, чтобы получше осветить помещение. Над головой полыхнуло, а через мгновение яркий свет разогнал даже малейший намёк на тени, заставив Жезл и Твердь заиграть золотыми переливами, покоясь на мягкой атласной подушке.
Что-то коснулось носа Юнола, и он скорее инстинктивно смахнул маленькое птичье пёрышко на пол, потерев внезапно начавший зудеть нос.
– Откуда здесь птичье перо? – удивленно пробормотал младший жрец ни к кому не обращаясь.
Пасс рукой, и «светляк» в считанные мгновения преодолел несколько десятков метров, чтобы зависнуть под высоким перламутровым куполом.
Юнол похолодел.
Тёмное пятно, бывшее ничем иным, как дырой в самом высоком куполе Главного храма Двуединого означало только одно: именно он, Юнол, обнаружил то, чего не смогли сделать верховные. Именно он нашел путь, которым воспользовались воры, чтобы проникнуть в сердце истинной веры.
Взгляд зацепился за неправильную царапину на Жезле, которой там не должно было быть. Он знал каждый завиток, каждую округлость священных реликвий, но этой царапины Юнол не помнил, тем более такой глубокой, как эта.
Предчувствуя непоправимую беду, младший жрец аккуратно спустил рукав сутаны, чтобы не дай Двуединый, не притронуться обнажённым участком кожи к артефакту. Нужно обязательно посмотреть, насколько глубока эта неправильная царапина.
От увиденного, он побледнел. Его губы задрожали, а спустя секунду тишину Храма разорвала сторожевая сирена, активированная нажатием рубина.
Уже не соблюдая никаких мер предосторожности, Юнол схватил в руки позолоченный Жезл и вчитался в витиеватую надпись, искусно выгравированную по всей его длине.
– О, Боги, – прошептал он в священном ужасе, ведь даже знаний младшего жреца было достаточно, чтобы понять простую вещь…
На настоящей реликвии, осенённой Двуединым, не может быть надписи:
«Желаю процветания Храму. С любовью, Тармис».
Вечером я всё тщательно планирую, чтобы днём начать творить «дичь».
(Воруван).
Дафийское королевство, Чистый край. За два дня до окончания Турнира.
Постучав условленным стуком в неприметную, выглядевшую хлипкой, дверцу, незнакомец выждал несколько секунд и повторил хитрую дробь. Дверь слегка открылась, впустив серую фигуру в капюшоне, и снова захлопнулась.
– Одна пришла? – подозрительно осведомился сухонький мужичок, сверля глазами позднего визитёра. – Мне проблем не нужно.
– Тебе за них отвалено полновесным золотом, – мелодичный голос не оставлял сомнений, гость был девушкой. – Так что не нужно заламывать руки и набивать цену, – на корню пресекла его попытку Пандорра. – Сделал, Моник?
– Как договаривались, – приглушил голос он. – Я могу увидеть оплату?
– А у тебя когда-то были со мной проблемы? – проигнорировала эльфийка его вопрос. – Неси давай, у меня мало времени.
Поколебавшись несколько секунд, мужичок ушёл в другую комнату, а тренированный слух Пандорры уловил лёгкий скрежет ключа в замке. Два щелчка, длинный и короткий, затем еще раз короткий.
«Редкий же ты скупердяй, Моник, – мысленно усмехнулась девушка. – Денег валом, а ценности хранишь в сундуке с дешёвым дафийским замком».
Подобных замков ей пришлось вскрыть столько, что не каждый их и видел в таком количестве за всю жизнь. Профессия «Взломщик» обязывает и не с таким откровенным барахлом возиться.
Отметила она и некоторую нервозность этого «ночного специалиста», который специализировался на переделывании краденной «ювелирки». Несмотря на то, что Моник был жаден до одури, плюс недоверчив – работу он делал превосходно, выпуская из подпольного цеха вещи, практически не теряющие в «статах» после тотальной переделки.
