Протокол допроса А. Ф. Керенского следственной комиссии по делу Корнилова
Следственная комиссия, специально назначенная Временным Правительством по делу Корнилова, поставила свою работу чрезвычайно широко, захватив в поле своего зрения весь период, предшествовавший самому мятежу с момента назначения 8 июля ген. Корнилова Главнокомандующим Юго-Западным фронтом.
Хотя все эти, предшествовавшие августовским дням, события никакого, собственно говоря, отношения к выступлению ген. Корнилова 26–30 августа, как к предмету судебно-следственных действий, не имели, однако в этом расширении рамок расследования, вплоть до страшных дней 3–6 июля, был глубокий внутренний смысл.
Этот размах работ следственной комиссии был неизбежен потому, что именно дни 3–6 июля, – дни Петербургского предательства, дни Тарнопольского позора, – выдвинули ген. Корнилова на первое место в армии, и они создали в России ту новую психологию оскорбленного патриотизма, в которой зародились события, разыгравшиеся 26–30 августа.
Я не буду подробно восстанавливать событий, предшествовавших назначению ген. Корнилова Главнокомандующим Юго-Западным фронтом. Я думаю, нет русского человека, который забыл бы уже эти числа – 18 июня и 6 июля 1917 г. – самоотверженный порыв полков «18 июня» и мрачную оргию погромщиков в Тарнополе и Калуще.
Кто не помнит это время, когда возродившиеся в России надежды на спасение и честный мир были разбиты двойным ударом, нанесенным русской армии встревоженным за свое будущее германским правительством. Допустив после 18 июня падение канцлера Бетмана-Гольвега и либеральный курс в Вене, правители центральных держав решили экстренными мерами попытаться немедленно остановить возрождение русской армии и взорвать русский фронт.
Чтобы представить себе, как поставлена была германским штабом эта работа, достаточно привести один пример. Петербургское «восстание» большевиков 3–5 июля застало меня на Западном фронте у Молодечно, где войска наши готовились перейти в наступление. Здесь во время обхода передовых позиций, где еще ничего не было известно о событиях в Петербурге, один из моих адъютантов отобрал у кучки солдат свеженький номер, издававшийся в Вильне германским штабом для русских солдат, газеты «Товарищ». В этом отобранном номере в статье «Россия и наступление», помеченной «Петроград 3 июля (20 июня старого стиля) (П.Т.А.)», говорилось со странным предвидением буквально следующее: «Согласно известиям из России наступление русских в Галиции вызвало среди русского народа сильное возмущение. Во всех больших городах собираются толпы народа, протестуя против массового убийства сынов России. Негодование против англичан, которых все считают зачинщиками и виновниками продолжения ужасов войны, возрастает с каждым днем. Керенского явно называют изменником народа. В Москве, куда были призваны казаки с целью усмирения возмущенного народа, состоялись громадные манифестации. Нынешнее положение не может долго продолжаться. “Русское Слово” сообщает, что осадное положение в Петрограде в последние дни было усилено. В течение последней недели было арестовано очень много крайних левых социалистов. Газета сообщает, что вожаки крайних левых должны были покинуть Петроград и уехать внутрь России».
Понятно, на какую подготовленную почву попало через несколько дней в этих же окопах уже русское известие о действительных Петербургских беспорядках 3–5 июля, изображавшихся в известной и очень распространенной на фронте русской печати как восстание пролетариата против продавшегося капиталистам Англии и Франции Правительства «изменника Керенского».
Такая же атака в лоб и с тыла на русскую солдатскую массу шла на всем фронте от Карпат до Риги…
Прорыв у Тарнополя создал полную растерянность среди командного состава, а между тем нужно было сделать все, чтобы в кратчайший срок восстановить фронт. В это время и состоялось назначение командовавшего 8 армией ген. Корнилова Главнокомандующим Юго-Западным фронтом.
Этим моментом начинается ниже изложение моего показания; самое же начало его, как не заключающее в себе ничего существенного, опущено.
Генерал Гутор, о котором идет речь в самом начале показания, был с мая месяца Главнокомандующим Юго-Западным фронтом. Остальными фронтами командовали: Северным – ген. Клембовский, Западным – ген. Деникин, Румынским – ген. Щербачев; Верховным Главнокомандующим был в это время А. Брусилов при начальнике Штаба ген. Лукомском.
Керенский. Назначение ген. Корнилова Главнокомандующим на Юго-Западном фронте случилось так. Ген. Гутор растерялся… и Корнилов был, по-моему, единственный человек, который тут же на фронте мог его сменить. Казалось тогда, что опасная сторона его характера, зарывчатость в случае успеха, при начавшемся уже отступлении не представляла угрозы. Ведь момент, когда могла проявиться эта его опасная сторона, был так далек! А во время отхода можно было ждать последстствий только его положительных качеств – решимости, умения сорганизовать, проявить инициативу и независимость решения. Вот почему он был назначен на Юго-Западный фронт. Совершенно «никого не было, кроме него. Мне лично эти соображения казались исчерпывающими».
Решимость активно пользоваться огромными правами боевого начальника, – смелость действовать, не боясь ответственности, не прячась за чужую спину – это были в то время самые нужные качества; качества, которые, к сожалению, мне почти не приходилось встречать среди высшего командного состава нашей армии. Нужно помнить, что вся активная борьба с развалом в армии, со шкурниками и мешочниками, с пораженцами и германофилами, борьба включительно до применения вооруженной силы, почти целиком лежала на плечах комиссаров Военного Министра и на армейских комитетах. Почти весь высший командный состав в период напряженнейшей работы восстановления боеспособности фронтов (май – июль) был «в нетях». А между тем действительное возрождение армии не могло быть завершено при отсутствии авторитетных в частях всей армейской массы вождей. Поэтому понятно, я думаю, почему всякая индивидуальность, всякий человек действия и почина встречал всемерную поддержку со стороны Военного Министра и продвигался вперед вне очереди. Понятно поэтому и то, почему ген. Корнилов, несмотря на своеобразные «ультимативные» формы проявления своей активности, быстро и решительно был выдвинут мною вперед.
Если же вспомнить всю военно-политическую обстановку начала июля 1917 года, то сделается очевидным, что существо «требований» ген. Корнилова было вовсе не Америкой, им открытой, а являлось только своеобразной формулировкой тех мер, которые уже отчасти проводились, отчасти проектировались Временным Правительством, и что это существо отвечало настроениям ответственных демократических и либеральных кругов.
