– Элементарно, – сказала Лисовская. Голос в трубке звучал глухо, как будто она уже уехала по этой своей горящей путевке. С этим своим… очередным каким-то. – Элементарно. Ты же отец? Отец. Разрешение я со своей стороны подпишу. Визу ему откроют – и вперед. На Лондон ребенок посмотрит, сделаешь ему подарок, в кои-то веки.
– Я же не развлекаться туда еду, – сказал Вадим. – Работать, вообще-то.
– А ты всегда работаешь, Вильчук. Ну, значит, договорились…
Андреич, когда узнал, конечно, высказался. Кратко, философично и антифеминно. Трижды разводился, поэтому ситуацию понимал и Вадиму где-то сочувствовал.
– Ладно, – сказал, – придумаем чего-нибудь. Прочь, – сказал, – упаднические настроения. Лисовская твоя – не вулкан исландский, поездку нам не перегадит.
Они еще в прошлом году собирались на ярмарку, но не сложилось: пыхнул Эйяфьядлайокюдль, рейсы отменили. На фирме, конечно, злорадствовали: всем хотелось поехать за казенные бабки, да не все владели английским.
– Знаешь, Андреич, а я ведь из-за мало́го язык подтянул.
– Ну вот видишь. Тем более, – сказал Андреич. – Что мы, два взрослых мужика, с семилетним пацаном не управимся? Пусть летит.
И полетел. Лисовская привезла его уже в аэропорт, с вещами: небольшим розовым чемоданчиком.
– Если чего не хватит, – сказала, – докупишь там.
Сашка стоял тихий, спокойный. Чем-то был похож на деда Лисовской: в молодости, на фотографиях, – двадцатилетний поэт-бунтарь с непокорной шевелюрой, со слишком взрослым взглядом. Только вот Сашке было даже не двенадцать…
– Привет, – сказал ему Андреич. – Давай знакомиться. Я – дядя Федор, как в мультике.
Сашка протянутую руку пожал со всей своей обычной серьезностью. Ответил:
– Hello! Нow do you do, sir?
Андреич крякнул и аккуратно отпарировал в пределах своего недозабытого школьного инглиша. Когда стояли в очереди на проверку паспортов, шепнул:
– Предупреждать надо, Вильчук. Что за показуха?
– Никакой показухи, он всегда такой.
– Ну что ты мне… От рождения, что ли?
Вадим пояснил: не от рождения – с четырех лет. Тогда, сразу после развода, Лисовская отдала Сашку на курсы английского. «Современный ребенок должен знать языки».
– Уродуют детей, – вполголоса сказал Андреич. – Из лучших, блин, побуждений.
Вадим молча качнул головой. Не хотел сейчас – в очереди, при Сашке – объяснять, что ребенок вообще месяц не разговаривал. Доктора советовали хотя бы на какое-то время съехаться. Они не понимали…
Лисовская решила отдать его на курсы еще и потому, что другая среда, новые люди, вдруг?.. И «вдруг» случилось: Сашка действительно начал говорить – но только на английском. Везде, со всеми; даже с теми, кто английского не знал.
«Хочешь общаться с ребенком – учи язык», – сказала тогда Лисовская.
Теперь вот пригодилось. Андреич в издательском деле дока, но на переговорах толку с него никакого. Как собака: все понимает, а говорить не может. Слово «аутсорсинг» знает, ну и там «здрасьте, рад встрече», это потолок.
В итоге три дня ярмарки они отработали в режиме «разговорчивый/молчаливый партнер». Все немногочисленные встречи были назначены заранее, еще в Киеве; все – на четверг. Едва удалось найти паузу и что-нибудь перехватить здесь же, в одной из кафешек выставочного зала.
Отработав программу обязательную, просто пошли по стендам в секторе научных изданий. Если был свободный от переговоров редактор – здоровались, представлялись, спрашивали, нет ли желания пообщаться, – и рассказывали о фирме, об услугах, оставляли визитки и образцы продукции.
К вечеру язык у Вадима не отлипал от неба.
– Ты, Вильчук, в детстве из коляски не падал? – интересовался Андреич. – Или, может, часто по стройкам гулял? Нормальные люди так не пашут, у них в мозги предохранитель встроен.
Они садились справа от выхода, на подоконник, и минут пять трепались ни о чем.
– Хочешь, чтоб в следующем году опять сюда послали? – лениво спрашивал Вадим.
Андреич фыркал. Бухтел больше для виду; сам вошел в азарт, на переговорах что-то пытался объяснять, кивал: «Давай, переведи им!..»
Во время священных пяти минут Вадим доставал молескин и кратко набрасывал для себя основные итоги дня. Чтобы потом не забыть; чтобы проанализировать и учесть.
Потом шли в гостиницу, благо было до нее еще пять минут неспешным шагом.
В первый день Вадим, вообще-то, не шел – почти бежал. Знал, что Сашка – ребенок самостоятельный, не по годам взрослый; что днями сидит дома один; что никуда не денется (портье предупрежден, не выпустит). Знал – а места себе не находил, улыбался потенциальным партнерам, пикировался с Андреичем, но все время думал: как там сын?
Они поселились в одной из небольших гостиниц, в старинном доме с узкой винтовой лестницей, номера здесь были недорогие, уровень – соответствующий. Жили на третьем этаже и после дня на ногах поднимались медленно.
Сперва Вадим заметил детские кроссовки на алой ковровой дорожке. Поднял взгляд: Сашка смотрел на него спокойно, задумчиво. Сидел на самой верхней ступеньке, дверь в номер была открыта; подпер ее стулом, чтобы не захлопнулась.
– Ждешь нас?
– Ага, – ответил он по-английски. – Жду.
– А чего здесь?
– Так… тут интересней. Лиза говорит, если сидеть тихо-тихо, прилетает настоящий ворон из башни. Вон туда, видишь, где в крыше окно.
– Из какой башни? Какая Лиза? Идем-ка. – Вадим подхватил его и поставил на ноги. – Сейчас мы с дядей Федором оставим вещи, пять минут посидим-отдохнем и – в город, да, Сашка? Гулять!.. Так что там за Лиза? И ворон?
– Ворон из башни, – повторил Сашка, и Вадим догадался наконец: из Тауэра. – А Лиза… ну, Лиза – у нее волшебный зуб. Если вот так прикусить и загадать желание, сбывается. – Сашка скривился: показывал, как именно счастливая обладательница зуба прикусывает.
– Лиза тоже из Тауэра?
– Лиза из Китая. Она здесь работает, у господина Сингха.
– А он?..
– А он из Индии.
– И чего, – спросил Андреич по-русски, – ворон-то прилетел?
Сашка сбросил кроссовки, залез на кровать и закрылся книжкой.
– Погода, – сказал, – нелетная. Ветер, слышите.
Ветер действительно был сильный, а потом, когда все втроем шли к метро, и дождь зарядил. Лисовская не догадалась положить в чемодан зонтик, да и вообще не слишком усердствовала; поэтому первым делом поехали докупать Сашке вещи, а потом отправились к Темзе. К тому времени дождь уже прошел, так что не торопясь посмотрели на Биг-Бэн, на здание парламента; все вокруг было подсвечено: и часы на башне, и сама башня, и видневшееся по ту сторону моста Лондонское Око.
– Ну как, интересно? – спрашивал Вадим.
Сын кивал. Иногда улыбался.
На второй и третий день все повторялось: вернувшись, Вадим с Андреичем обнаруживали Сашку на верхней площадке. Лиза из Китая рассказывала ему сказки, признавалась, что волшебный зуб разболелся, а идти к врачу – разрушить все волшебство. Что этажом ниже есть номер, в который вселяется король гоблинов, когда приезжает в Лондон по делам. Входить в этот номер обычным людям запрещено, только Лиза может. А в коридоре (говорила она) висит картина, вроде бы ничего особенного, но на ней изображен Лес Вечной Весны. Если присмотреться, между стволами, в чаще, можно заметить единорога; но показывается он только тем, кто чист душой.
