Она знала все основные правила Обители. Во время молитвы быть только в традиционной одежде и чепце. Никогда не притрагиваться ни к какой синтетике. Отказаться от мобильника, компьютера и даже от любых электрических инструментов. Не носить часы и украшения. Не брать в рот пищу, приготовленную где-то помимо Обители. Никогда не заслонять тень другого человека своим телом…
Будучи сезонной работницей, она могла не соблюдать эти правила. Первым делом требовалось одеваться, как положено, для работы. А с шести вечера, когда ее и всех остальных привозили в лагерь Обители, они могли вести нормальный образ жизни, который Посланники Го́спода[1] называли «мирским». Позже черные внедорожники с тонированными стеклами привозили им в лагерь воду и еду, прямо как прокаженным.
– Ивана, ты идешь или нет?
Она поднялась в машину следом за Марселем. Семь тридцать утра, пора отправляться на работу. Было холодно и темно; грузовики, которые использовали Посланники, всякий раз казались ей вагонами для арестантов, отправляющихся на каторгу.
Ивана поправила чепец и села рядом с Марселем на открытой платформе. Со времени своего приезда, двумя днями раньше, ей удалось поговорить лишь с несколькими сезонниками, и этот оказался самым симпатичным, несмотря на бандитскую внешность.
– Хочешь посмолить?
Он протянул ей пачку табака и тонюсенький листочек бумаги. Ивана молча взяла их и начала сворачивать сигарету, достойную этого названия, что было нелегко: машину сильно трясло и качало. По части одежды она слегка схитрила, надев под черное платье термобелье, – впрочем, эту уловку их наниматели прощали: скорее всего, они тоже носили под своей «униформой» майки и колготы собственного изготовления. Ноябрьская температура в Эльзасе редко поднималась выше десяти градусов. Ивана раскурила сигарету и окинула взглядом окрестности. Виноградники, бесчисленные ряды виноградных лоз, чем-то похожие на дреды, тянулись до самого горизонта. Перед тем как наняться на эту работу, она подробно обследовала местность. Бо́льшую ее часть, именуемую Обителью, занимали виноградники. А в центре территории находился так называемый Диоцез[2] – фермы и хозяйственные постройки, принадлежавшие Посланникам. Все это было исключительно частной собственностью, и никто из посторонних не имел туда доступа.
Единственным исключением из этого правила был период сбора винограда, когда анабаптисты оказывались в безвыходном положении: чтобы вовремя собрать вручную весь урожай, им приходилось нанимать на две недели сезонных рабочих. Так что – добро пожаловать, Ивана…
Она закрыла глаза и отдалась мерным толчкам машины. Сейчас она чувствовала себя почти хорошо. Завтраки в Обители были превосходны – простые, натуральные продукты, как она любила, – а холодный ветерок эльзасских полей приятно обдувал ей лицо.
А ну, встряхнись, старушка! Ты здесь не для того, чтобы тешиться мечтами. Ивана открыла глаза и толкнула в бок Марселя, дремавшего рядом:
– Ты что-нибудь слыхал про мертвеца?
– Про какого еще мертвеца? – спросил тот, и, словно вспомнив о цигарке, дымившейся у него в руке, сделал затяжку.
Внешне он был похож на человека, побывавшего в тюрьме. Лет тридцать на вид, бледное, испитое лицо, скверные зубы. И на этом лице, слишком истасканном, чтобы выглядеть честным, выделялись бегающие глазки, какие бывают у мошенников, мечтающих мирно погреться на солнышке, но почти все время гниющих за решеткой.
– Мне сказали, что в какой-то часовне нашли труп.
– Ага, в часовне Святого Амвросия…
Затянувшись сигаретой, он почти сразу выдыхал дым, словно берег легкие. Верхнюю часть его лица затеняли поля шляпы, полагавшейся сборщикам, – что-то вроде соломенной панамы, которая шла ему, как вязаная шапочка с орнаментом Пабло Эскобару[3].
– Так что же там случилось? – настойчиво спросила Ивана.
– А тебе какое дело? Ты что, из полиции?
Ивана заставила себя рассмеяться.
– Нет, но все-таки, что там стряслось?.. – повторила она.
– Ну, дело было неделю назад, – ответил наконец Марсель, – в старой часовне, рядом с Обителью, рухнули подпорки. А этот парень стоял внизу. Он кто-то из важняков в ихней Обители.
– Главный начальник, что ли?
– Главных начальников там нет, а Самуэль был у них как бы епископом. Ну, тем, кто служит мессу.
– И он ничем другим не управлял?
– Я же тебе все сказал. Ты задаешь слишком много вопросов, подруга.
Грузовик съехал с шоссе на грунтовую обочину, подняв облако пыли. Ряды виноградных лоз вокруг напоминали Иване американские кладбищенские кресты в Сюрене[4]. В раннем детстве ей довелось провести там, по милости социальных служб, много лет.
Внезапно Марсель заговорил снова, теперь уже громче, чтобы перекричать шумные толчки машины:
– Эту часовню сейчас ремонтируют. Похоже, там рухнули деревянные леса, вот все и обвалилось, и Самуэль попал под обломки свода.
– Думаешь, это просто случайность?
Марсель не успел ответить: грузовики остановились. Рабочие молча по очереди спрыгивали наземь. Ивана не могла точно определить, сколько их, – навскидку около шестидесяти, а вместе с анабаптистами, наверно, добрая сотня работников, готовых весь день напролет корячиться на виноградниках. Марсель, конечно, не был надежным источником информации, но все-таки кое-какие слухи до него доходили. По крайней мере, держась рядом с ним, она могла узнать, как сезонники расценивают эту драму. Но это для начала. Разумеется, Ивана предварительно изучила официальное досье. Однако жандармы в Кольмаре знали очень мало. В настоящее время они склонялись к версии несчастного случая, но ждали заключения экспертов по строительству. Кроме того, полиция допросила Посланников, но ровно ничего не добилась. Те изъяснялись на каком-то заумном языке, одновременно и скупом, и напыщенном.
И тогда прокурор Кольмара Филипп Шницлер вызвал к себе их обоих – Пьера Ньемана и Ивану Богданович, единственных членов ЦРТП (Центра расследования тяжких преступлений) – специалистов по загадочным убийствам с отягчающими обстоятельствами. Только для консультации. И они решили поделить между собой эту задачу: она будет действовать изнутри, он извне.
Посланники и сезонные рабочие становились на свои места, иными словами, строились в шеренгу, лицом к виноградникам, чтобы прослушать утреннюю молитву. Мужчины из Обители были в черных костюмах, белых рубашках и соломенных шляпах; на ногах грубые башмаки на деревянной подошве. Их женщины – в платьях из плотной материи, серых фартуках и кружевных чепцах. Издали анабаптисты походили на американских амишей
