Лев Толстой - Детство (Главы)

О чем книга "Детство (Главы)"

«Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений.

Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным столом, на своем высоком креслице; уже поздно, давно выпил свою чашку молока с сахаром, сон смыкает глаза, но не трогаешься с места, сидишь и слушаешь. И как не слушать?..»

Бесплатно читать онлайн Детство (Главы)


Детство

Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминаний о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений.

Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным столом, на своем высоком креслице; уже поздно, давно выпил свою чашку молока с сахаром, сон смыкает глаза, но не трогаешься с места, сидишь и слушаешь. И как не слушать? Maman говорит с кем-нибудь, и звуки голоса ее так сладки, так приветливы. Одни звуки эти так много говорят моему сердцу! Отуманенными дремотой глазами я пристально смотрю на ее лицо, и вдруг она сделалась вся маленькая, маленькая – лицо ее не больше пуговки; но оно мне все так же ясно видно: вижу, как она взглянула на меня и как улыбнулась. Мне нравится видеть ее такой крошечной. Я прищуриваю глаза еще больше, и она делается не больше тех мальчиков, которые бывают в зрачках; но я пошевелился – и очарование разрушилось; я суживаю глаза, поворачиваюсь, всячески стараюсь возобновить его, но напрасно.

Я встаю, с ногами забираюсь и уютно укладываюсь на кресло.

– Ты опять заснешь, Николенька, – говорит мне maman, – ты бы лучше шел наверх.

– Я не хочу спать, мамаша, – ответишь ей, и неясные, но сладкие грезы наполняют воображение, здоровый детский сон смыкает веки, и через минуту забудешься и спишь до тех пор, пока не разбудят. Чувствуешь, бывало, впросонках, что чья-то нежная рука трогает тебя; по одному прикосновению узнаешь ее и еще во сне невольно схватишь эту руку и крепко, крепко прижмешь к губам.

Все уже разошлись; одна свеча горит в гостиной; maman сказала, что она сама разбудит меня; это она присела на кресло, на котором я сплю, своей чудесной нежной ручкой провела по моим волосам, и над ухом моим звучит милый знакомый голос:

– Вставай, моя душечка: пора идти спать.

Ничьи равнодушные взоры не стесняют ее: она не боится излить на меня всю свою нежность и любовь. Я не шевелюсь, но еще крепче целую ее руку.

– Вставай, мой ангел.

Она другой рукой берет меня за шею, и пальчики ее быстро шевелятся и щекотят меня. В комнате тихо, полутемно; нервы мои возбуждены щекоткой и пробуждением; мамаша сидит подле самого меня; она трогает меня; я слышу ее запах и голос. Все это заставляет меня вскочить, обвить руками ее шею, прижать голову к ее груди и, задыхаясь, сказать:

– Ах, милая, милая мамаша, как я тебя люблю!

Она улыбается своей грустной, очаровательной улыбкой, берет обеими руками мою голову, целует меня в лоб и кладет к себе на колени.

– Так ты меня очень любишь? – Она молчит с минуту, потом говорит: – Смотри, всегда люби меня, никогда не забывай. Если не будет твоей мамаши, ты не забудешь ее? не забудешь, Николенька?

Она еще нежнее целует меня.

– Полно! и не говори этого, голубчик мой, душечка моя! – вскрикиваю я, целуя ее колени, и слезы ручьями льются из моих глаз – слезы любви и восторга.

После этого, как, бывало, придешь наверх и станешь перед иконами, в своем ваточном халатце, какое чудесное чувство испытываешь, говоря: «Спаси, Господи, папеньку и маменьку». Повторяя молитвы, которые в первый раз лепетали детские уста мои за любимой матерью, любовь к ней и любовь к Богу как-то странно сливались в одно чувство.

После молитвы завернешься, бывало, в одеяльце; на душе легко, светло и отрадно; одни мечты гонят другие, – но о чем они? Они неуловимы, но исполнены чистой любовью и надеждами на светлое счастие. Вспомнишь, бывало, о Карле Иваныче и его горькой участи – единственном человеке, которого я знал несчастливым, – и так жалко станет, так полюбишь его, что слезы потекут из глаз, и думаешь: «Дай Бог ему счастия, дай мне возможность помочь ему, облегчить его горе; я всем готов для него пожертвовать». Потом любимую фарфоровую игрушку – зайчика или собачку – уткнешь в угол пуховой подушки и любуешься, как хорошо, тепло и уютно ей там лежать. Еще молишься о том, чтобы дал Бог счастия всем, чтобы все были довольны и чтобы завтра была хорошая погода для гулянья, повернешься на другой бок, мысли и мечты перепутаются, смешаются, и уснешь тихо, спокойно, еще с мокрым от слез лицом.

Вернутся ли когда-нибудь та свежесть, беззаботность, потребность любви и сила веры, которыми обладаешь в детстве? Какое время может быть лучше того, когда две лучшие добродетели – невинная веселость и беспредельная потребность любви – были единственными побуждениями в жизни?

Где те горячие молитвы? где лучший дар – те чистые слезы умиления? Прилетал ангел-утешитель, с улыбкой утирал слезы эти и навевал сладкие грезы неиспорченному детскому воображению.

Неужели жизнь оставила такие тяжелые следы в моем сердце, что навеки отошли от меня слезы и восторги эти? Неужели остались одни воспоминания?

Игры

Охота кончилась. В тени молодых березок был разостлан ковер, и на ковре кружком сидело все общество. Буфетчик Гаврило, примяв около себя зеленую сочную траву, перетирал тарелки и доставал из коробочки завернутые в листья сливы и персики.

Сквозь зеленые ветви молодых берез просвечивало солнце и бросало на узоры ковра, на мои ноги и даже на плешивую, вспотевшую голову Гаврилы круглые колеблющиеся просветы. Легкий ветерок, пробегая по листве деревьев, по моим волосам и вспотевшему лицу, чрезвычайно освежал меня.

Когда нас оделили мороженым и фруктами, делать на ковре было нечего, и мы, несмотря на косые, палящие лучи солнца, встали и отправились играть.

– Ну во что? – сказала Любочка, щурясь от солнца и припрыгивая на траве. – Давайте в Робинзона.

– Нет… скучно, – сказал Володя, лениво повалившись на траву и пережевывая листья, – вечно Робинзон! Ежели непременно хотите, так давайте лучше беседочку строить.

Володя заметно важничал: должно быть, он гордился тем, что приехал на охотничьей лошади, и притворялся, что очень устал. Может быть и то, что у него уже было слишком много здравого смысла и слишком мало силы воображения, чтобы вполне наслаждаться игрою в Робинзона. Игра эта состояла в представлении сцен из «Robinson Suisse»[1], которого мы читали незадолго пред этим.

– Ну, пожалуйста… отчего ты не хочешь сделать нам этого удовольствия? – приставали к нему девочки. – Ты будешь Charles[2], или Ernest[3], или отец – как хочешь? – говорила Катенька, стараясь за рукав курточки приподнять его с земли.

Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru


С этой книгой читают
«– Идут! Идут! – закричал Глеб и стал спускаться с дерева, пыхтя и ломая ветки. Алёша посмотрел вниз. Шли дачники с поезда. Длинноногий Володька, разумеется, шел впереди всех. Скрипнула калитка. Глеб кинулся навстречу…»
«Голодная волчица встала, чтобы идти на охоту. Ее волчата, все трое, крепко спали, сбившись в кучу, и грели друг друга. Она облизала их и пошла.Был уже весенний месяц март, но по ночам деревья трещали от холода, как в декабре, и едва высунешь язык, как его начинало сильно щипать. Волчиха была слабого здоровья, мнительная; она вздрагивала от малейшего шума и все думала о том, как бы дома без нее кто не обидел волчат. Запах человеческих и лошадиных
«Один птицелов расстелил в лесу сеть, и в неё попались разные птицы.Стали они говорить…»
«Давно, в старинное время, жил у нас на улице старый на вид человек. Он работал в кузнице при большой московской дороге; он работал подручным помощником у главного кузнеца, потому что он плохо видел глазами и в руках у него мало было силы. Он носил в кузницу воду, песок и уголь, раздувал мехом горн, держал клещами горячее железо на наковальне, когда главный кузнец отковывал его, вводил лошадь в станок, чтобы ковать ее, и делал всякую другую работ
Лев Николаевич Толстой называл свой роман «Анна Каренина» не иначе как «романом из современной жизни». Он весьма детально описал лишенный нравственного единства «раздробленный мир», в котором царит хаос.В романе нет повествований о великих исторических событиях, батальных сцен. В нем поднимаются и остаются без ответа темы, близкие каждому. В произведении Толстого нет совпадений. От Анны Карениной отворачиваются представители светского общества, о
Просветитель, публицист, педагог, философ – Лев Николаевич Толстой посвятил всю свою жизнь поиску нравственного идеала. Сам он однажды сказал: «Чтобы жить честно, надо рваться, путаться, ошибаться, начинать и бросать… и вечно бороться и лишаться. А спокойствие – душевная подлость». Труд «О жизни» Толстой считал одним из главнейших своих сочинений: в нем сконцентрировались все те его взгляды и убеждения, путь к которым был столь мучителен и долог.
Повесть «Отрочество» – вторая часть знаменитой трилогии Льва Николаевича Толстого «Детство. Отрочество. Юность». У Николая Иртеньева в Москве появляется новый наставник. Жизнь вокруг кипит, но Николай чувствует себя все более одиноким и мечтает скорее преодолеть «пустыню отрочества»…«Случалось ли вам, читатель, в известную пору жизни, вдруг замечать, что ваш взгляд на вещи совершенно изменяется, как будто все предметы, которые вы видели до тех по
«На площади в одном городе лежал огромный камень. Камень занимал много места и мешал езде по городу. Призвали инженеров и спросили их, как убрать камень и сколько это будет стоить?..»
Кто не бросал наполненные водой воздушные шарики с балкона, не убегал от злых дяденек на стройке, не спасал попавших в беду животных, не устраивал шурум-бурума дома у друзей? Все эти и другие сюжеты, знакомые нашим родителям, бабушкам и дедушкам, а также нынешним школьникам, – в рассказах о неугомонной, непоседливой Клаве и её друзьях…
Принцессе Злате 4 года, принцессе Василисе – 12, их папа – писатель-фантаст, принцесса-мама работает в школе бухгалтером. Вместе с ними обитают британская кошка Фифа и три мыша-песчанки – Бублик, Джерри и Бурундук. Короткие смешные истории о двух девочках. И немного о жизни их папы-писателя и других домашних животных:)Примечание автора: Это авторская версия "Принцесс" (издательское название книги "Как выжить среди принцесс").Откуда взялось назван
Не просто с юных лет быть патриотом своей страны. Но для большинства российских подростков – это не только святая обязанность, но и жизненная потребность. Таков и герой романа Игорь Окунев, который вместе с друзьями борется с наводнением, потом и с таёжным пожаром, служит Родине на Донбассе в трудные минуты для него. Учить любить Родину его не будут люди, которые тайно или явно ненавидят Россию, тем более, «благодетели» из зарубежных стран. Отрад
Что будет, если джинсовый кот, умеющий ходить между пространствами, познакомится с лесной феей? Кот и фея найдут множество друзей в разных пространствах, деревянный домик научится летать, у дя-дюшки Тополя вырастет новая ветка сказок. Сказок, сплетенных из добрых слов и ласковых улыбок, озорных приключений и уюта домашнего очага.
Учебное пособие построено по принципу учебно-методического комплекса, в котором предлагается изучить особенности экономики сельскохозяйственной организации не только в теории, но и на практике в форме решения экономических кейсов, тестовых заданий, проведения деловых игр и диспутов.Теоретическая часть включает экономическую оценку деятельности сельскохозяйственной организации в условиях рынка. Рассмотрены вопросы создания и регистрации, реорганиз
В этой книге – полная выемка из «Красного Колеса» глав о Богрове, Столыпине и императоре Николае II; выемка глав о Ленине, а также косвенно относящихся к Ленину, и глав о Троцком.
На площадке у торгового центра появляется потрёпанный фудтрак с загадочными названиями блюд. После неудавшегося свидания к нему подходит огорчённая девушка. Собственница фургончика даёт ей устройство, с помощью которого можно полностью изменить внешность. Принесёт ли удивительная технология главной героине то, чего она ждёт?*все лица на обложке сгенерированы нейросетью.
После событий «Холода» герои, неожиданно для себя, попадают в мир Берега, мир, предназначенный для тех, кто умер не насовсем. Уже сам факт их появления там напрочь меняет законы этого мира, но, как потом выясняется, законы меняют не только они, а кто-то ещё. Кто-то знакомый, более чем хорошо знакомый. Да и цели у этого знакомого оказываются весьма неожиданными. Разве можно убить того, кто уже практически мёртв?