Дорога ярости Романа Сенчина
Когда режиссер Стивен Содерберг посмотрел фильм «Безумный Макс: Дорога ярости» Джорджа Миллера, он дал по этому поводу сбивчивое интервью изданию “Variety”. Близкая к дословной цитата: «Я не понимаю, как это снято, – а моя работа заключается в том, чтобы понимать, как снимается кино. Я бы не смог снять и полминуты из того, что увидел на экране. Это невозможно».
Я не понимаю, как Роман Сенчин пишет то, что он пишет. Я бы не смог написать и половину страницы из того, что читаю в его книгах. Это невозможно.
Невозможный слух на прямую речь: персонажи Сенчина говорят как живые люди, даже если живыми людьми являются по чисто формальным признакам. Невозможное чувство места: вы находитесь внутри его произведений, а не смотрите на них снаружи. Невозможное чувство писательского ритма: под его прозу хочется размеренно кивать головой (иногда мысленно подкладывая под нее бит группы «Кровосток»). Невозможный талант составить из нескольких деталей огромные пространства: иногда, как в «Елтышевых», это пространство экзистенциального ужаса; иногда, как в «Зоне затопления», – вязкой предопределенности; иногда, как в «Русской зиме», – осторожной надежды. Или все эти и многие другие пространства одновременно – как в книге, которую вы держите в руках.
Девяностые, о которых написаны эти рассказы, – переходный возраст страны и поколения. У нас ломался голос и кости. Мы просыпались в одной стране, засыпали в другой, а на следующее утро просыпались еще в третьей. День был годом, год был вечностью, вечность была где-то совсем рядом, только руку протяни. Мы творили то, о чем жалко (стыдно, противно, горько, страшно, неловко) вспоминать, но забыть у нас никогда не получится. Волны девяностых одних подняли, других утопили, третьих сначала подняли, а потом утопили – но не нас.
Нас они изрядно помотали. Сделали теми, кто мы есть. Мы – Маугли, выращенные не добрым мультяшным медведем Балу, а натуральными лютыми волками. Мы – обломки эсхатологического кораблекрушения.
Это кораблекрушение в широкоэкранном режиме показывает Роман Сенчин в своем новом сборнике.
Я могу сразу сказать, чего в этой книге нет: в ней нет ни одной фальшивой ноты.
Зато в ней есть: ощущение мира, сдвинувшегося с места. Розовощекие пухлики, вчера бывшие никем, а сегодня на глазах становящиеся всем. Путешествие в ад каннибалов, как у режиссера Лучио Фульчи, – только намного ближе и как раз с той степенью недосказанности, от которой становится еще страшнее. Ощущение беспомощности перед тектоническими сдвигами реальности, которое может описать только попавший в вытрезвитель поэт. Путешествие в Сибирский Париж. Вообще много путешествий в странные и тонкие места. Точнейшим образом переданное превращение реальности в рынок, где продается и покупается всё в диапазоне от вентилей для кухонных кранов до человеческих жизней.
Много авторского «я» самого Сенчина – точнее, конечно, его авторского ID. По-настоящему большие писатели, использующие повествование от первого лица, любят расставлять эти ловушки: не надейтесь, вас не пускают к автору в голову. Вас пускают в лучшем случае постоять на пороге и одним глазком заглянуть в дверной проем. И даже это – огромная награда и честь.
Много прикладного искусства: поэзия, театр, музыка – герои этой книги понимают (или знают – это другое), что от скрежета тектонических плит истории рождается важное, гулкое, вечное. Стать частью этого важного действительно очень хотелось, – в девяностые казалось, что мы все можем всё, и нужно только…
Что конкретно для этого нужно, мы не знали.
Постфактум оказалось, что нужно, как безымянный герой фильма «Безумный Макс: Дорога ярости», нестись навстречу апокалипсису с огнедышащей гитарой наперевес. Да, этот путь часто ведет в могилу. Нет, это не самый неприятный из всех возможных исходов.
Самое главное: в этой книге, да, есть предчувствие завтра.
Тогдашнего завтра, не сегодняшнего.
Дорога перед нами кривая и засранная, но мы из чистого упрямства продолжим по ней идти: шаг за шагом, верста за верстой.
Алка дождется с армии.
Начнет что-то получаться на гитаре.
Появятся откуда-нибудь деньги – не такие, на синьку и телок, а серьезные, взрослые.
Грянет долго собиравшаяся гроза.
Разломанный мир снова сложится в более или менее стабильную конфигурацию.
Ненадолго.
Но надолго ничего всё равно не бывает.
Андрей Подшибякин
2023
1
Дембельский поезд ползет сквозь черные еловые леса, мимо покрытых синим льдом озер. Снег с них постоянно сдувает, и так стрёмно гонять на «Буранах» по этому льду во время сработок.
Поезд останавливается на каждой станции.
Названия пока нерусские, смешные и пугающие, как слова из заклинаний мухоморной колдуньи, – Куокканиэми, Хухоямяки, Яккима, Ихала, Элисенваара, Хийтола… Но когда-нибудь в окне появится родное: Приозерск, следом Девяткино, а там… Не надо пока об этом… лучше не думать…
Дембелей мало, ведут себя более-менее – изо всех сил держатся, но все равно заметней всех. То и дело вскакивают с сидений, идут курить, стуча подбитыми сапогами, бряцая знаками. Говорить шепотом просто не могут, сами собой рвутся восклицания, строки песен.
– Покидают карельские края молодцы-погранцы дембеля!..
– А нас ждут девушки, бульвары и кино!..
– Наутро встану, головушка болит, и ничего не сделает товарищ замполит!..
Пассажиры понимающе молчат: случайные люди в таких – медленных, межобластных – поездах редки. А эти навидались и оглушенных страхом неизвестности призывников, и едущих в отпуск, и тех, кто оттрубил свои два года и сейчас сходит с ума от нетерпения выскочить на перрон Финляндского вокзала свободным человеком.
Нет, до свободы еще далековато. Военники у сопровождающего – молодого лейтёхи, – а он сразу, только расположились, куда-то исчез. Боится, наверно, что сейчас напьются солдаты и от души, за всё, что было, что делали с ними шакалы, отоварят.
Да не отоварят. Его даже жалко. Вот через каких-нибудь два часа перед ними откроется огромный, яркий, фантастический мир – гражданка. А он вернется в отряд и будет там гнить.
Но слишком вольно выскакивать на перрон рискованно. Все последние месяцы дембеля рассказывали друг другу, как на вокзале дежурят патрули и хватают пьяных или расхристанных и отправляют на губу. Окружную, лютую.
Точных сведений об этом нет – дембельнувшиеся раньше исчезают, словно их на самом деле и не было никогда, – может, это вообще солдатские байки, страшилки, но помнить об опасности надо.
