Алексей Аистовъ - Дежавю (сборник)

Название:	Дежавю (сборник)
Автор:	Алексей Аистовъ
Жанр:	Стихи и поэзия
Серия:	Литературное имя
ISBN:	Нет данных
Год:	2018

Другие книги серии "Литературное имя"

Дежавю (сборник)
Агент «М»

О чем книга "Дежавю (сборник)"

Откройте эту книгу, если вы любите блестящий Санкт-Петербург. Если вы готовы окунуться не только в главную его артерию – Невский проспект, но и понять откуда истекают ручейки его могущества. Мир многолик. Эта книга – поиск истоков, поиск ответов, поэтому может кому-то показаться, что стихотворения выстроены по определенному сюжету. Да, по сути – все слагаемо…

Не открывайте эту книгу, если она опасна тем, кто давно утонул в жизни размеренной и пустой.

Автор долгие годы работал в Большом театре. Имеет звание «Заслуженный артист Российской Федерации». Печатался в альманахах «Российский колокол», «Атлант», в киевском международном сборнике «Артелен» и в других журналах, альманахах. Член Российского союза писателей.

Книга понравится тем, кто любит читать поэзию медленно.

Бесплатно читать онлайн Дежавю (сборник)

Невская першпектива

«…красота – не прихоть полубога
А хищный глазомер простого столяра».
Осип Мандельштам

«Не красиво, а правильно, —

так говорил

математики школьный учитель. —

В непреклонную стройность небесных стропил

с этим взглядом надёжным входите…»

Так разносишь по миру, что видел уже,

что расставилось в ряд соответствий

Петербургу, впечатанному на душе

кодом юношеских геометрий…

Так холодною поступью в такт красоты

осмысляются жизни мотивы,

что упрятаны зодчими в нить прямоты

Невской вытянутой першпективы.

Грузинский чай

Мы пили на кухне грузинский чай,

старушки две в белом, на стуле кошка,

слетались истории невзначай

к вечернему сумраку понемножку.

Всё было, как водится: чей-то муж,

пропавший во времени, слухи, связи, —

и я за рассказами точно уж,

уж точно забылся в глухой осаде.

Как вдруг из беспамятства слух восстал,

не веря спросонья… – Одна лепечет,

что в Смольном училась. Какой-то бал…

Другая кивает, лишившись речи.

И серые стены бесцветных дней

на миг расступились навстречу правде

такой невозможной… Блистала тень

в скупом от величия Ленинграде.

Советская кухня, грузинский чай,

тоска по углам отслоилась в сгустки.

Слова ино-странные бормоча,

старуха ревела совсем по-русски.

Петербургская грустная песня

(прогулка с музой)

Мы пройдёмся с тобой вдоль каналов,

где плутали по множеству раз,

не ища ни конца, ни начала,

где по-прежнему вьюжит сейчас.

Там снежинки, под блеск вдохновения,

жалят щёки, как вспышки-стихи,

выжигая следы песнопения

на подстрочник холодной зимы.

Я целую тебя. Ты, как можешь,

отторгаешь приливы любви,

О, лазурь поднебесного ложа

в сладкогласье промозглой Земли.

Петербургская грустная песня.

Чтобы вспыхнуть сумела зола,

ты уводишь меня в занавесье

смутных окон колодца-двора.

Там рождаемся мы, умираем,

открывая скрипучую дверь

в то, что в вечер припомнилось с чаем,

что давно в каталоге потерь…

Ноябрь седьмого трибунной строкою

Ленинградский вокзал не похож на Московский,

там в буфете средь хмурых, отнюдь не приезжих,

в ребус трещин стола, в грань сомнительной стопки

к полуночью всегда я светлёхонький брежу…

Этот длинный роман, ну, почти как толстовский,

в переводе моём несуразен, как правда…

Мой сосед, осерчав, но премилый чертовски, —

бутерброд с колбасой и селёдочный запах

предложил отвести под пол литра к артистке

всем известной… и мне.

– Загудим деньрожденье:

не дано сочинять, пусть советские диски

препарируют вкус времяпрепровождения…

Одиночеству в пасть

(прямо в краснознамённую,

в ту, где верили, гнулись, иль просто толпою

для чего-то срослись в телеутро казённое

на ноябрь седьмого трибунной строкою)

мы смотрели на кухне в хмельном безразличии.

Было утро. Противно. Когда расходились,

той актрисе взбрело лунный взгляд Беатриче

мне за дверь спешно бросить из скромной квартиры…

И его я унёс. И кусались повсюду

кумачовые флаги. С грудными бантами

по кричалкам разбились без-умные люди

среди Чуда проспектов, как сны из Италии…

Петербург! Ты как эхо с созвездия Данте,

где любовь, как мираж, но с надеждой на встречу.

Где в граните затеряны знаки и даты

повседневности Бога, в которой ты вечен.

Петербург, где на Невском в толпе одиноко,

распадаются звенья людей совпадения,

где Казанский направит всевидящим оком

в колоннаду степенного долготерпения.

Вся в барашках Нева, как в ногах покрывало,

но не греет, а стынет под натиском бури,

что из дальних морей навсегда заказала

дух бунтарский, замешанный в нашенской дури.

Все пути до Дворцовой. Там ветры, как стая

из простуженной вечностью русской основы.

Из-за крыш Исаак с высоты наблюдает,

как, ликуя, народ, примеряет оковы.

…Время жмёт. И пора в ленинградско-московский

неизбежный вокзал, где я спрятал надежду

в ребус трещин стола, в грань полу́ночной стопки,

где светлёхонький я улыбаюсь и брежу…

Осень Петербурга

Внутри себя я в Петербурге(с),

а потому с утра дожди

заморосили переулки

и льют за шиворот души.

Кружу себе по ртутным лужам,

к любви сбежавший налегке,

и с каждым шагом мир мой уже, —

в подъезд уткнётся на замке,

где коммунальные квартиры

в Позавчерашнем заперлись

задвижками времён Бастилий

и паутиной у карниз.

Где старый фильм (потёрта плёнка)

смотрю до одури зари:

кленовый лист в руке ребёнка

в саду Михайловском горит…

Хмельная осень Петербурга!

Тебе по-варварски молюсь

просветом в облачности с юга,

и невским ветром в ритме blues.

На 7-ой Советской

В комиссионке на 7-ой Советской,

где пыль из прошлого до потолка,

где смотрят в зеркала мои все двести…

(за гранью спрятаны, наверняка)

года, что вылупились в круглом глазе

чеканкой, супницей, огней игрой

в плавильне хрусталя. Сожмут в досаде

и выбросят потом ночной порой

в крик неизвестногО, что сдуру купишь…

Зиянье магазинной тишины,

где бедность продаётся на поруки,

промокло звуком порванной струны.

Не каждый вхож в те сомкнутые двери,

где ночь и день – над тайной абажур,

надежды где взошли и пожелтели,

оставив тень от света прошлых лун.

Не вещи, души их, как та дорога

в извилинах прошедшего пути,

зовут к себе, им так нужна подмога,

из тупика людской ненужности…

Иду, иду Суворовским на Невский,

пусть Старый, но до дрожи дорогой,

с Восстанием прощаюсь, будто с детством,

ведь я живу сегодня под Москвой.

Болтается на волнах лодка

Болтается на волнах лодка.

И дождик мерзкий моросит.

Такая невская погода,

что костный мозг и тот осип.

Здесь тротуары в лужах уже,

в них неба заспанная ртуть.

Петляешь в никуда, но хуже,

что некуда.

И не свернуть…

Туда, где вещие витрины

отпаривают рубль в уют,

бреду, как в роще мандаринов,

жуя оскомину свою.

А все вода в гранитной фляге

прокисла ропотом морей

в божественность петровской браги,

что пьёшь до дна… И мне налей!

Бросается хмельная лодка

в смертельный поцелуй волны…

И боль ангины словом в глотке —

со вкусом ангельской слюны…

Чёрный хлеб

лучше под утро

вернуться назад

в тень Петербурга —

глухой Ленинград.

где в недосыпе

густою волной

запах насытит

сермягой ржаной

круглого хлеба,

что грузят с машин

вглубь полусвета

от хлебных витрин…

добрый трудяга

узнает меня, —

хлеб, без напряга,

в мои времена

бросит: покушай…

попробуй, какой,

лучше – не лучше,

но, точно, другой.

бросит сквозь Лета,

что грузит с машин

в прошлое лето

из нынешних зим.

в лучшее утро,

как взглянешь назад

в тень Петербурга,

где спит Ленинград…

Этот пятый маршрут на Васильевский

В этот пятый маршрут на Васильевский,

/что пройдёт над свинцовостью слизистой

в магнетизм

меж двумя Нилу подданных/,

как листок календарный оторванный,

я сажусь,

вопреки невозможному…

И трамвайный посредник из прошлого,

повезет, повезёт, отвезёт на конечную,

если только, конечно, не сплю…

Где-то бродит сумасшедший

Я знаю, где-то бродит сумасшедший

по Питеру, упрятавшись в толпе.

Горящий взгляд из «…повестей» сошедший

прохожим плавит думы в голове.

Следующая страница

С этой книгой читают

Агент «М»

Александр Доков

Главный герой повести превращается в муху. Для кого-то это могло бы стать трагедией, но наш герой использует это невероятное событие для борьбы с преступностью. Он становится сверхценным суперагентом международного масштаба. Ведь наш герой – не какой-то робот-таракан, а муха с интеллектом человека.

Читать

Небо надо мной. Стихи

Ольга Пахомова

Каждая жизнь пропитана цветочным ароматом, запахом чьей-то любви. В каждом стихе есть чья-то жизнь, прожитая или только начинающаяся, каждый стих несет в себе истинную правду обо всем сбывшемся и несбывшемся…

Читать

Гордимся нашей Родиной! Стихи о России для малышей и не только…

Елена Королевская

Книга Елены Королевской – замечательный пример настоящего, глубокого патриотизма, не нарочитого, провозглашаемого на митингах и демонстрациях, а подлинного, идущего из глубины души – того, что и называется простыми словами «любовь к своей Родине». Но самое ценное – каждая строчка любого из этих стихотворений учит патриотизму юные души, маленьких граждан великой России, которые еще только постигают науку любви к Родине. В том числе и с помощью пре

Читать

Стихи кассового аппарата. Визуальная поэзия

Эдуард Кулемин

Кассовый чек несет в себе информацию статистического свойства, но при этом цифры и буквы на нем упорядочены, что придает ему сходство с поэтическим произведением. Автор дополняет реальный изобразительный ряд асемическими письменами и абстрактными символами. Слова, буквы, цифры и росчерки наслаиваются друг на друга, образуя единую многосмысловую структуру. Автор выступает в роли своего рода «переводчика» с языка экономической конкретики на язык эк

Читать

Цветочек аленький. Поэзия чувств

Николай Лудков

Любовь снимает все Заклятья прежние, И злого колдовства закончен пир. Цветочек аленький – Подарок маленький, Но как меняет он весь этот мир.

Читать

О смешных зайчиках (сборник)

Виталий Валентинович Бианки Николай Алексеевич Некрасов

Сборник рассказов о лесных жителях – забавных зайчиках. Включает в себя рассказы признанных мастеров детской прозы – Виталия Бианки, Николая Сладкова, Михаила Пришвина и Николая Некрасова. Смешные и грустные, странные и забавные приключения лесных обитателей – для детей любого возраста!

Читать

Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма

Игорь Морозов

Данная монография посвящена исследованию роли антропоморфных артефактов в жизни людей и в истории человеческой культуры.Особое внимание уделено «идеологии антропоморфизма», которая позволяет использовать антропоморфные игрушки в целях «социального конструирования», то есть для формирования и развития «пространства личности» ребенка, осознания им своего «Я», противопоставленного «Другому», преодоления возрастного этапа «аутизма», формирования генд

Читать

Терминальное пространство. НекроПоэтизм

Андрей Другой

Очередная работа Андрея Другого – атмосферная, глубокая, тяжелая, серьезная.Что значит «терминальное пространство», где оно и в какой момент человек оказывается в нем? Ответ, казалось бы, прост: переход, тот самый, когда уходит жизнь и приходит смерть. Но вот еще вопрос: «Так ли мы уверены, что мир, где находимся, это Жизнь, а где будем находиться… – это Смерть?» Книга содержит нецензурную брань.

Читать

Разные всякости, всякие разности

Александр Горностаев

Автор книги приводит примеры «вхождения в тайны художественного творчества» из биографий Верлена, Рембо, Бодлера, Венечки Ерофеева, Юрия Полякова и др. «И тогда вам достаточно всех тех указаний, почерпнутых из полезных книг… Стихи ведь писать приятно и полезно. Это как бег трусцой или подтягивание на перекладине, ну, в крайнем случае, как вышивание крестиком…», – заключает автор.

Читать