– Санди, – сказал мне Веговер, – есть работенка для тебя.
– Для меня всегда есть работенка, – согласился я.
Веговер пожевал толстыми губами, нахмурил широкий лоб – кожа собиралась прихотливыми складками, глубокие морщины напоминали каньоны – и спросил:
– Сколько возьмешь?
– У тебя столько нет, – ответил я.
Веговер из ума выжил, что ли? Как я ему смету составлю, если даже не знаю, чего он от меня хочет? Судя по вступлению, хотел он чего-то замысловатого. В таких случаях цена сразу увеличивается вдвое, а дальше – по обстоятельствам.
– А кроме шуток?
– Веговер, не тяни время, – попросил я. – Выкладывай, что у тебя, или я пошел. Там вон напротив сегодня на хорошие деньги играют, а я твое мычание слушаю, причем задаром.
Он правильно понял намек, позвонил и приказал принести мне выпивку. Мои вкусы в «Соломенной вдове» знали, поэтому не мешкали.
– Как обычно, – Веговер заговорил тише, нагибаясь ко мне через стол. Его темная физиономия сейчас казалась начищенной до блеска – он всегда так потел, когда нервничал всерьез. – Нужно доставить груз. Ценный живой груз.
– Опять, что ли, невеста от кого-нибудь сбежала, надо обратно отвезти? – тоскливо спросил я. – Ты же знаешь, я за такое не берусь.
– В прошлом году было дело, и не отрицай, Санди, об этом все знают.
– Она просто передумала, – пояснил я.
Бегают от назначенных родителями или старостами женихов многие. Некоторым это удается, и их не ловят своя же родня и соседи или нанятые люди.
За всю свою жизнь я встречал только трех вольнолюбивых девиц, которым действительно удалось что-то изменить в своей судьбе. Одной повезло устроиться к богатому хозяину и за несколько лет тяжелой работы скопить достаточно, чтобы считаться завидной невестой. Теперь уже она сама перебирала женихов.
Вторую пригрела деревенская травница вместо утонувшей по весне внучки, чье тело так и не нашли. За нее и выдала, когда явились искать беглянку: дескать, выловили внучку ниже по реке, обеспамятевшую, едва-едва в себя пришла, никого не узнает, речи лишилась. Повезло – поверили.
Третья… Третьей так понравилась кочевая жизнь, что она явилась к местной матери-заступнице, принесла клятву, обрезала волосы в знак нежелания следовать обычным женским путем и поступила в обу-чение к хорошему мастеру. Когда я видел ее в последний раз, волосы она так и не отрастила, командовала своим отрядом, а за работу брала немногим меньше моего. Сам научил торговаться, что уж там…
Большинству везло меньше: мало сбежать, нужно еще знать, куда именно подашься и что станешь там делать. Вдобавок, без какой-никакой компании одинокой девушке на большой дороге делать нечего, а какой-нибудь подбивший на побег сердечный дружок – не гарантия безопасности.
Я за такие дела не брался именно потому, что не хотелось разбираться, кто там прав, кто виноват: слишком суровые родители, взбалмошная девица, начитавшаяся новомодных романов про самостоятельных женщин, коварный охотник за приданым или луна в созвездии Единорога. В итоге все равно все окажется не таким, каким казалось поначалу, и… Неприятный осадок оставляет все это, вот что.
А что до девушки, о которой говорил Веговер, так это было не мое задание. Она просто вляпалась, как многие до нее: сумела уйти достаточно чисто, переодевшись юношей, путешествовала с милым другом, да только странствующий народ приметливый, опознали в смазливом парнишке девицу… Еще немного, и дружка отправили бы полежать в ближайшей канаве, чтобы не путался под ногами, но парочке повезло: во-первых, оба смекнули, к чему идет дело, а во-вторых, в той дыре оказался я – проездом по собственным делам. Белую с красным нашивку видно издалека, и этим двоим хватило ума попросить о помощи и даже пообещать награду. Ну а мне не достало беспринципности отказать.
Девушка, к слову, была сыта этим путешествием по горло: то, что начиналось как волшебное приключение, быстро превратилось в суровые будни. Я вернул ее домой, как пообещал при заключении с нею договора, и взял плату с ее родителей – они были счастливы (в том числе и потому, что объявили за дочь награду втрое большую, чем мой гонорар). Даже ничего не сделали ее дружку, а ведь могли бы устроить ему путешествие в чудесный подземный мир лет на пять, если бы озаботились судом, который почти наверняка отправил бы парня на каторгу. Правда, обеспечили ему билет в один конец в дальние колонии. Оттуда мало кто возвращается: путешествие долгое и дорогое, поди накопи на него… А на своих двоих оттуда не уйдешь.
– Санди, ты уснул, что ли? – окликнул Веговер, и я оторвался от своего пойла.
– Я жду, пока ты скажешь толком, чего от меня хочешь. Про ценный живой груз я уже слышал. Судя по всему, это не девица, тогда кто? Племенной бык? Призовой жеребец? Стадо тонкорунных овец? Говори сам, у меня фантазия бедная…
– Да уж, это точно, – пробормотал он, утирая пот со лба. Платок был насквозь мокрым, хотя в помещении прохладно. – В общем… Санди, это дракон.
– Однако… – Я отставил стакан и сел прямо. Теперь понятно было, почему Веговер так разнервничался. – Где добыл, не спрашиваю, но… Какой именно дракон? Боевой? Транспортный?
– Не городи ерунды!
Конечно, я спорол чушь: транспортного дракона можно перевозить только с помощью таких же тварей, а никак не обычным обозом. Да что там, в его пасти два десятка таких обозов свободно разместится!
– Зная тебя, Веговер, всего можно ожидать, – ответил я. – Вдруг ты детеныша раздобыл?
– Думаешь, детеныша я бы отправил вот так?
Я согласился, что нет, вряд ли. Слишком дорогие это зверюги, чтобы крохотного дракончика доверить обычному человеку, не специалисту. Ну, крохотный – это по сравнению со взрослой особью, так-то новорожденный с козу будет, не меньше. Сам не видел, но наслышан.
– Значит, списанный боевой? – спросил я.
Старых потрепанных драконов можно раздобыть. Обычно это полуслепые беззубые развалины, которые в небо-то подняться не могут, но некоторые богатеи охотились и за такими. Держали у себя в поместьях, кормили на убой (и правильно делали, иначе рисковали недосчитаться прислуги, а то и членов семьи) и демонстрировали гостям вместе с регалиями заслуженного крылатого бойца.
И все же списанные боевые драконы – редкость. Мало кто из них доживал до преклонных лет – раньше гибли, а кому удавалось, тех оставляли при летных школах. Говорят, они помогали обучать молодежь, но мне не слишком-то верилось: чему может научить тот, кто сам не отрывается от земли? Думаю, это были просто символы… Продать такого на сторону могли, но для этого он должен был оказаться совсем никчемным. Или отличившимся в плохом смысле этого слова: подставивший свое крыло под удар противника или обнаруживший себя над чужой территорией и потерявший бойцов.
