Андрей Павлов - Diu iecoris (долгожитель)

Открыл глаза, как будто бы и не спал. Лежу на правом боку. Как всегда, затекла правая рука. Привычным движением нажал на кнопку подсветки будильника, так и есть – 5:19. Ни минутой раньше, ни минутой позже.

Ненавижу этот противный писк, поэтому просыпаюсь раньше, хотя бы и на минуту, чтобы его отключить и не слышать. Каждый день, уже на протяжении многих лет…

Многих десятков, сотен лет. Даже в субботу и воскресенье, когда можно поспать дольше, все равно просыпаюсь. Отличие в одном: в выходные дни можно опять закрыть глаза и попытаться уснуть, ибо накануне не включал будильник на 5:20. Но уже не спится. Ворочаешься, пытаешься себя заставить уснуть, но – нет. Еще один взгляд на ненавистный экран электронного убийцы сна – уже 6:40. Летит время, летит.

Раньше в это время зажигал свечу и начинал читать. Вернее, продолжал читать то, что отложил накануне. Не беру в расчет то, что читала матушка, а может быть, и тетушка: тогда только слушал, впитывал в себя красивые и нежные тона голосов родных людей, не особо вникая в суть содержания их речей. Пожалуй, первое, что приходит на ум из продырявленной памяти, – «Сцена 21. Вальпургиева ночь» из «Фауста» Иоганна Вольфганга Гёте:

«Фауст». Издание 1808 года

Был то ли 1809, то ли 1810 год, не помню уже. Только исполнилось десять лет… Значит, 1810! Подарил книгу отец.

Ведьмы, шабаш… И Булгакову говорил через сто с лишним лет, когда прочитал его «Черного мага»:

– Ну зачем так откровенно, Михаил Афанасьевич?! Может, не стоит?

Он снял свой монокль, протер его и ответил:

– Наверное, вы правы. Нужно как-то помягче, без пафоса. Нечистая этого не любит, – подмигнув мне, ответил автор. – А может быть, так?

И практически тут же из него полилось то, что ляжет в «Мастера и Маргариту» в главе 21! Этим числом обозначил Гёте сцену «Вальпургиева ночь», а Булгаков – «Полет»:

«Невидима и свободна! Невидима и свободна! Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом… Только каким-то чудом затормозившись, она не разбилась насмерть о старый покосившийся фонарь на углу. Увернувшись от него, Маргарита покрепче сжала щетку и полетела помедленнее, вглядываясь в электрические провода и вывески, висящие поперек тротуара…»

У Гёте – метла, у Булгакова – щетка. Какая, в принципе, разница… Вообще, число 21 достаточно мистично, по крайней мере для тех, с кем приходилось общаться.

Дункан Макдугалл, американский медик и биолог, в 1907 году убеждал, что со смертью изменяется масса тела человека и это изменение равно 21 грамму – массе души человеческой. Не верил ему, смеялся, потому что давно перестал верить в наличие души:

– Послушай, Дункан! Есть души чистые, души младенцев и невинно убиенных. А есть – грязные, те, которые впитали в себя всю гадость нашей грешной земли. Неужели ты не знаешь выражения «тяжело на душе»?! Это когда очень плохо, больно и невыносимо! А раз хотя бы одной душе тяжело, то не может быть душ с равной массой.

Он возражал. Говорил что-то об исповеди, очищении души перед смертью. М.Б. – может быть, может быть.

А Алан Артур Честер, 21-й президент Соединенных Штатов Америки?! Говорил ему:

– Не вздумай! Предшественника убили, и это плохой знак! Ты не протянешь долго! Ты – двадцать первый!

Куда там, не послушался… Как итог – после истечения полномочий не захотел баллотироваться вновь, но было уже поздно. Механизм был запущен, и он и умер в Нью-Йорке от инсульта через полтора года на 58-м году жизни.

Ну а сколько судеб, да что там судеб – жизней! – было сломлено и загублено на пресловутом блек-джеке и «двадцать одном», «очке» – не счесть.

…Раньше… Потом электричество заменило свечи, и долгое время не мог к нему привыкнуть: бездушный желтый свет! При свечах перелистываешь страницу, и движение воздуха от нее колышет пламя, и кажется оно живым! И оживают все тени вокруг. А от электричества этого нет, все мертво. Поэтому и смотрят сейчас не на книги, а в планшеты и мониторы. И не всегда этого хочется, лучше дождаться дневного света. Он чем-то похож на свечу, тоже меняется. Движется.

…Еще раз посмотрел на будильник – 7:15. До рассвета еще долго, поздняя осень. Поэтому можно и вставать. Пусть сегодня будет хорошее настроение! Как там говорил Мичурин в 1934 году?

– Мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее – наша задача!

Правда, умер через год, хотя и в почтенном возрасте.

Буду брать милость у природы, тем более что умирать не собираюсь!

Скинул с себя покрывало, опустил ноги на пол, нащупал ими тапочки (с детства приучен к тому, чтобы по полу ходить в обуви) и присел на кровати под ее легкий скрип. Нужно будет подтянуть стяжки и шурупы. Сладко потянулся, встал, еще раз потянулся уже всем телом, услышал такой знакомый хруст всего тела и двинул на кухню. Завтракать.

Всегда приступаю к приему пищи с некоторым волнением. Это началось еще в отрочестве, лет в пятнадцать, когда, сев однажды за стол и откусив кусок сочного печеночного пирога, вдруг не почувствовал его вкуса. Раньше всегда чувствовал, а в этот раз – нет. Все равно прожевал, а потом стал внимательно рассматривать оставшуюся часть, вертя ее в руке.

– Что-то не так? – спросила мама.

– Какой-то он безвкусный… – ответил и взглянул на мать.

Ее лицо стало мертвенно-бледным. Она метнула взгляд на отца, а он, отложив в сторону столовые приборы, сказал:

– Пойдем. Мне нужно тебе кое-что рассказать.

После этих слов мама встала из-за стола и ушла на кухню, а мы вдвоем с отцом вышли в сад. Стояла середина весны, зелень уже вовсю господствовала над серостью, но утром еще было немного прохладно.