Олег Быстров
Диверсантка
Пролог. 1942 год, канун «Ржевской мясорубки»
Снежный и морозный декабрь сорок первого года перешёл в завьюженный, насквозь промороженный и занесённый снегом январь сорок второго. Немецкие солдаты, впервые столкнувшись с подобной стужей, пока что переносили превратности русской зимы стойко. Грела надежда на доблестный блицкриг и скорое окончание кампании. Но молниеносное наступление на Москву и захват советской столицы провалились. Война затягивалась и грозила перейти в длительное изматывающее противостояние, пожирающее технику и вооружения, горючее и провиант. Но, главное – людей. Ледяные просторы этой чёртовой России и так уже были усеяны тысячами могил германских солдат. Шайзе!
Однако враг был ещё силён, и до решающих сражений было ещё далеко. Полнились надеждами и планами головы германских генералов, «зольдатен унд официрен» с немецкой педантичностью выполняли «стоп-приказ» фюрера от 16 декабря, предписывающий держаться за каждую позицию, какой бы неблагоприятной ни была боевая обстановка.
Вот только и воинский дух красноармейцев несравненно возрос. После длительного осеннего отступления, которому, казалось, не будет конца, германская военная машина, отлаженная и закалённая боями в Европе, впервые дала сбой. Обломал фашист зубы под Москвой, не ступил его кованый сапог на святую землю столицы! Это чувствовали все – от командующих фронтами до последнего ездового. В морозном воздухе витал дух контрнаступления. Солдаты и офицеры Красной Армии жаждали мощных ударов по врагу и полного разгрома немецких полчищ.
Такое настроение владело и рядовым войск НКВД из группы охраны путей сообщения Иваном Потаповым. В ночь с третьего на четвёртое января он заступил на патрулирование участка железной дороги близ станции Каменка. После ожесточённых боев на рубеже Каменка – Наро-Фоминск противник был отброшен к Ржеву и Вязьме. Ставка планировала мощную наступательную операцию, ставившую целью разгром армий группы Центр. На этом настаивал Сталин, его поддерживали Жуков и другие военачальники.
Потапов знать планы Ставки, понятно, не мог, но постоянное движение воинских эшелонов в западном направлении, скопление на станции огромного количества войск, техники и боеприпасов говорили о многом. Красная Армия сжимала могучий кулак для удара по врагу. Да и командир роты на разводах не уставал повторять, мол, бойцы, будьте бдительны! Вам доверена охрана магистрали, которая, быть может, приведёт к окончанию войны. Потому мышь не должна проскочить рядом с эшелонами и поблизости от путей! Смотрите в оба, никого из посторонних не подпускать, за малейшую небрежность – расстрел!
Иван плотнее запахивал полушубок, топтал валенками хрусткий, сухой как песок январский снег. Морозы стояли знатные. Небо закрывали низкие тучи, падали редкие снежинки. Ранние и короткие сумерки быстро сменились чернильной мглой зимней ночи. Сейчас бы покурить, от махорки, глядишь, и теплее стало бы, но нельзя. По уставу не имеет он права на посту ни курить, ни разговаривать, ни принимать пищу. Можно только вглядываться в стылую темень до ломоты в глазах – не пропустить бы врага, диверсанта или какого другого вредителя.
По правилам часовые должны были стоять в пределах видимости друг друга. На станции этот порядок соблюдался, но здесь, в полосе отчуждения, людей расставляли гораздо реже. Только в дневное время и можно было разглядеть вдали фигуру такого же, как ты сам брата-часового. В темноте же, создавалось впечатление, что ты остался один на один со всем этим враждебным, полным опасностей миром. С этой насыпью за спиной, по которой то и дело грохочут эшелоны, с этими сугробами, где шаг в сторону, и провалишься по пояс в рыхлый снег. С этим тёмным зловещим перелеском на невысоком взгорке, начинающимся в десятке метров от насыпи. Редкие отблески со станции не разгоняли темноту, а, казалось, делали тьму ещё непрогляднее.
Потапов крепче сжимал верную трёхлинейку.
Неожиданно у недалёких ёлочек обозначилось какое-то движение. Часовой напрягся – может ветер качнул ветки, или заяц какой шальной проскочил? Он до боли вглядывался в подозрительный участок, держа оружие наготове. Вот ещё движение, а затем детский плач, всхлипы. Что за невидаль? Ребёнок, да откуда он здесь?!
– Стой, кто идёт? – крикнул Потапов сурово. – Выходи ко мне с поднятыми руками, не то стреляю!
От деревьев отделилась махонькая тень, утопая в снегу, принялась спускаться с взгорка. По мере приближения, маленький серый комочек на фоне белого снега превращался в ребёнка, замотанного с головы до ног в тёплый платок. Потапов невольно опустил винтовку. Смешно, по-собачьи преодолевая сугроб, неожиданный гость подполз к часовому – девочка! Потёртая шубейка, платок повязан через голову на грудь, крест-накрест, валенки. На спине что-то вроде котомки. Из-под платка видны одни заплаканные глазищи.
Война застигла Ивана в тридцатилетнем возрасте. Он сам пошёл в военкомат, записался добровольцем. Так диктовала совесть рабочего человека – нельзя сидеть дома и ждать призыва, когда Родина в опасности. Его записали. Учитывая пролетарское происхождение и безупречную трудовую биографию, определили в войска НКВД, в подразделение охраны особо важных объектов.
– Вот и хорошо, – причитала жена. – Может, бог даст, хоть живым останешься. В охране-то. Деток не осиротишь…
– Не мельтеши, мать, – строго обрывал её Иван. – Нужно будет, и на фронт пойду, под пули. И вообще, бог здесь ни при чём. Куда партия и товарищ Сталин поставят, там и буду воевать.
Но дети действительно были: шестилетняя Настюша и Колька девяти лет отроду. Потапов души в них не чаял, скучал по своим чадам до бессонницы, и сейчас, услышав детский плач, дрогнуло отцовское сердце. Показалось, девочка чем-то похожа на дочь.
– Ты откуда взялась, детка?
– Так беженцы мы, дядечка, – залопотала девчушка. – С мамкой до Хворостово добирались. А тут самолёты немецкие! Всех, кто шли, всех побило! Мне теперь в Каменку нужно, тётка там осталась… – из глаз ребёнка брызнули слёзы.
Потапов знал, за перелеском идёт дорога на деревушку Хворостово. А днём действительно вражеская авиация совершила налёт, но станцию усиленно охраняли зенитные батареи. Под плотным огнём пикировщики не прошли, сбросили бомбы, не долетев до цели, и ушли. И вот как оно вышло, легли те бомбы на колонну беженцев.
– Ах ты, беда какая! – покачал головой Иван. – Так ты, почитай, весь день в лесу пряталась?
– Ага, страшно ведь… – всхлипывала девочка. – И холодно. Но выйти было всё равно страшнее… Мне бы на ту сторону путей, дядечка, – взмолилась она, – тётка там осталась!..
– Нельзя через пути, милая. Охраняемая зона. Не я, так кто другой из часовых остановит, ещё пальнёт сгоряча. Ты вот что, потерпи чуть-чуть. Скоро разводящий обход проводить будет, посты проверять. Он тебя с собой заберёт. В караулке тепло, отогреешься. Ребята чаем тебя напоят, а там и решат, что с тобой делать… Ну что ты, маленькая? Что плачешь?..
