День перевалил за полдень, ветер утих внезапно, будто выключили гигантский вентилятор, вокруг все замерло, как на картине, готовясь встретиться с вечером, потом погрузиться в ночь. Обязательно звездную, ведь на небе ни облачка, а за городом звезды сверкают чертовски ярко, чертовски притягательно.
И хочется чего то эдакого… чего никогда не делал, стишок там написать, спеть, не имея ни голоса, ни слуха, допрыгнуть до луны, на руках станцевать «цыганочку». Мда, весной нечто романтическое так и норовит заполнить мозг глупыми эпитетами, образами, метафорами, даже если никогда стихов не писал, впрочем, и не собирался.
Видимо, Викентий примерно так думал, решила Милана, украдкой поглядывая на него, потому что, когда он выкручивал руль на кривой проселочной дороге, на его губах играла улыбка. Характер у нее скверный, как несправедливо думают некоторые, не удержалась она от скепсиса:
– Чего это ты лыбишься без повода, как блаженный?
– Ты мне? – бросил он, не глядя на нее.
– Я не знала, что здесь еще кто-то есть.
В сущности, Викентий привык к ядовитостям сестрички жены, уж его то она забрасывала ими не скупясь, однако сегодня он в итоге рассмеялся, а не огрызнулся по привычке. Затем обрисовал ближайшее будущее, которое радовало его, и чтобы на ее вечно кислой физиономии появилось хотя бы подобие улыбки.
– Повод есть. Сейчас как сядем за стол… Я чертовски устал за эту неделю, ведь у меня в клубе ремонт, ел абы что. А Ния обещала удивить нас кулинарными изысками…
– Только почему-то на звонки не отвечает, звоню ей, трубку не берет. Дуется, что ли? Любопытно, с какого перепугу?
Покручивая руль, Викентий успокоил ее:
– Да бросила где-нибудь наверху сумку, а сама внизу. Приедем, отругай ее, а то и я не могу дозвониться.
– Сам ругаться не умеешь? Вот не сказала бы, что ты эстет.
– Я муж, блюду в семье комфортную атмосферу. – И через паузу размечтался: – Приедем – и все, никуда не надо спешить, спокойно выпьем вина… красного! Съедим по куску ароматного мяса, разве это не повод радоваться? А вечером разведем огонь и поджарим прямо в пламени перепелок!
– Понятно. А некоторые упрекают меня в обжорстве. Не знаешь случайно, кто именно у нас бестактный?
Разумеется, намек на него, но Викентий, не обидевшись, снова рассмеялся. Они подъехали к воротам. Он резво выскочил, чтобы их открыть, нужно всего-то просунуть руку между прутьями и отодвинуть изнутри массивную задвижку, когда уезжают, вешают на нее навесной замок. А ворота открыты, их только развести в стороны осталось. Викентий объехал загородный дом и заглушил мотор под навесом рядом с машиной жены. Гараж еще не построен, несколько лет одни разговоры, что надо построить гараж, а пока обходятся надежным навесом, да и вокруг ограда из профильных трубок, вполне надежно.
– Ния! – громко позвал Викентий, переступив порог дома. – Ния, встречай! Мы приехали! Где оркестр и бой барабанов?
Имя жены – Агния, домашние с детства называли ее Ния, что, по мнению Миланы, подходит ей – мягкой, ласковой, позитивной. А полное имя звучит как вызов, противостояние, в нем заключена сила, перечисленные свойства не соответствуют младшей сестре.
– Может, дашь и мне пройти? – буркнула сзади Милана.
– Ой, прости, – не оглянувшись, сказал он и вошел в дом.
Небольшую прихожую от гостиной отделяет арка, отсюда можно попасть на просторную кухню, куда и направилась Милана, чтобы отнести пакеты с продуктами.
– Жена-а! – орал Вик. – Я привез Язву Георгиевну! Ау! Ты где?
Вернулась Милана, что характерно, она совершенна в своей бесстрастности, иногда кажется, удивить ее невозможно ничем, вывести из себя проблематично. Нет, она не флегма, не старуха, прожившая жизнь и сделавшая вывод: на этом свете ничто не стоит драгоценных нервных клеток. Милана женщина в самом расцвете сил и здоровья. Лишний вес, но не критичный, не мешает ей садиться на шпагат; тридцать шесть не приводят в уныние, напротив, это возраст деятельности, идей и успеха; на неудачи она смотрит свысока, а главным своим достижением считает независимость, что позволить себе могут только королевы. Она довольна жизнью, однако отнюдь не оптимист, но и не пессимист, скорее реалист, мало кто пользуется ее доверием, пожалуй, одна Агния, остальные – так себе.
Из кухни она пришла явно озадаченной, на ее белом личике с бледно-голубыми глазами и матовым румянцем, будто нарисованным, но естественным, обозначилось недоумение. Оказывается, эмоции не чужды и ледяным статуям. Милана плюхнулась в кресло, вымолвив обиженным тоном:
– Судя по идеальному порядку, нас не ждали.
– На что ты намекаешь?
– Я намекаю? – пожала она плечами. – Изволь, скажу без намеков: обещанного угощения никто не собирался готовить, на кухне даже не пахнет едой.
– Тебе бы только о еде… – упав в кресло напротив, проворчал Викентий, без сомнения, озадаченный, он даже как-то сник. – Давно на диету пора сесть, скоро в дверной проем не втиснешься.
– Вот не надо, – вяло бросила Милана, не оскорбившись, еще чего. – Не надо преувеличивать, сам недавно слюной чуть не подавился. И вообще, хорошего человека должно быть много, вот смотри на меня и знай: перед тобой хороший человек. Хотя до идеала мне еще много килограммов наедать.
Ее попытки шутить Вик пропустил мимо ушей, он задумался, а она, видя отстраненность с его стороны, протянула руку к столику, взяла из вазы яблоко, которое аппетитно захрустело на ее крепких зубах. В паузе поглядывала на мужа сестры, у Миланы для него нашлось другое сокращение – Кент, почему-то ему не нравилось, мол, это блатной жаргон. А раз не нравилось Викентию, то слетало с языка Миланы чаще, иногда вместе с утешением:
– Не злись, Кент. Во-первых, это вторая часть твоего имени: ВиКентий. А во-вторых, известны два города в Америке с названием Кент и графство в Англии есть, так что я тебя обзываю почти графом.
Издевалась. Немножко, чтобы позлить, так она же стерва по общепризнанному мнению. А если серьезно, Викентий не нравился ей, без причины не нравился, ничего плохого не сделал ни разу, напротив, доброжелателен и предупредителен. Ну, там шпильку вставит иногда, это не повод не любить мужа Агнии, хотя бы ради нее. Она ведь такая славная, милая, ее интеллектуальный уровень гораздо выше, однако предпочла взять именно Кента в мужья, а не более достойного. Милане всегда казалось, что он… никакой, внутренне никакой. Бог, впрочем, не обидел его, это что касается экстерьера, однако внешность находится в конфликте с внутренним содержанием, отсюда он получается какой-то усредненный, неинтересный в ее понимании.
