…Весна 2004 года. С небольшой русской делегацией я оказалась в приальпийском итальянском городке Маростика (Венето): крепостные стены, бегущие по горам, главная площадь, в XV веке превращенная в большую шахматную доску, вишня в цвету, мы слушаем красивую легенду о шахматном турнире…
Фуршет на приеме в мэрии: звенящие бокалы, стильные итальянцы, красавицы-итальянки. Сквозь толпу ко мне проталкивается худенький господин с папкой в руках. Представляется: Маурицио Моттин.
– Вы ведь переводите с итальянского? Я очень вас прошу: у меня дневник, его написал мой давний предок. В XIX веке. Художник, Козрое Дузи, знаете его?
– Простите, нет…
– Как, не знаете? Его картины хранятся у вас в Эрмитаже, в Юсуповском дворце, в Русском музее. Он долго жил в Петербурге. Оставил очень интересный дневник. Я перепечатал его и вот хочу вам его дать. Пожалуйста, переведите и постарайтесь его издать… В Петербурге… Это мечта всей нашей семьи. Обещайте, пожалуйста!
– Но, я… я ведь не издатель, могу только обещать, что переведу… Да, переведу обязательно, конечно, это очень-очень интересно.
– Спасибо, вот мой адрес, сообщите мне. Я буду ждать. Мы будем ждать.
На обратном пути быстро пролистала страницы дневника, первая мысль была: такой литературы – масса, кому это надо?
Прошло долгих шесть лет, дневник Козрое Дузи по-прежнему лежал у меня на полке, вызывая угрызения совести и глухое раздражение на саму себя: ведь обещала человеку! Пока наконец не случилось чудо: два месяца подряд я вдали от Питера, а значит, от работы, суеты, каждодневных проблем. Чем заняться? Так вот же – у меня есть дневник! Интересно, этот господин Маурицио ждет еще, не потерял пока надежду, что в Питере прочитают строки, написанные его предком?
Начала рассеянно читать – и не могла оторваться! Петербург в сороковые годы XIX века… Каждый день жизни нашего города: первая железная дорога в Царское Село, первый дагеротип, устройство паровой ванны, иллюминация по случаю бракосочетания царского наследника – будущего Александра II, восстановление после пожара Зимнего дворца, выступление оперных и балетных див. Недоверчиво проверяла я в поисковиках интернета фамилии, титулы, события, годы строительства дворцов и церквей, даты парадов по случаю приезда царской семьи, адреса домов петербургских аристократов. И, как с переводных картинок, проявлялись и становились реальными людьми (и какими!) граф и графиня Орловы (они первые поддержали заезжего художника, приняли в нем сердечное участие, ввели его в свет), графиня Лаваль с ее богатой картинной галереей, герцог Лейхтенбергский – зять Николая I, В. А. Жуковский, великие князья Александр и Михаил, А. И. Штакеншнейдер, О. Монферран, А. Н. Оленин, граф Клейнмихель, а также доселе мне неизвестные Вендрамини, Браницкие, Виги, Гийон… Можно даже узнать, какая погода была в тот или иной день: бедный венецианец тяжело переносил русские морозы и петербургские темные вечера.
Дузи присутствует на вечере гениального Джустиниани, поэта-импровизатора, следит за ловкими руками фокусника Доблера, слушает оперы, наслаждаясь голосами Джудитты Паста, Полины Виардо и Генриетты Зонтаг, смотрит балет, в котором танцует Мария Тальони, а дирижирует гениальный Бернхард Ромберг, следит за порхающими руками Ференца Листа, давшего два концерта в зале Дворянского собрания, и ревниво подсчитывает его гонорары… И, конечно, он работает. Дузи без устали пишет портреты: императорской семьи, Орловых, Лаваль, Сухозанета, Калиновской, Голицына, Энгельгарда, Бутурлиной, Бенкендорфа и многих других представителей высшего света Петербурга.
В 1841 году Дузи стал членом Академии художеств и получил звание неклассного художника за рисунок «Шествие Марии Стюарт на казнь», а через год за картину «Сократ застает Алкивиада в обществе гетер» был возведен в звание академика. Наконец, в 1851 году художник удостоен профессорского звания за картину «Положение во гроб» – и ее мозаичная копия впоследствии займет место в Исаакиевском соборе. Именно по его эскизам, оказывается, выполнен яркий плафон Мариинского театра, а для церкви Мариинского дворца (кстати, в дневнике он называется дворцом Лейхтенбергского) им написаны образа. Даже занавес для Большого театра в Москве, представляющий въезд Минина и Пожарского в Москву (не сохранился), был выполнен Козрое Дузи.
Конечно, при переводе дневника с итальянского языка возникали и проблемы: например, написание имен русских аристократов, малоизвестных или вовсе неизвестных и забытых. Иногда сам Дузи не совсем правильно записывал фамилии, которые воспринимал на слух, да и милый господин Маурицио, не знающий русского языка, подчас, переписывая имена, множил ошибки. Нередко один и тот же персонаж называется то капитаном, то генералом, другой – то князем, то графом, театр назван то Александровским, то Александринским (в этих случаях мы сочли уместным унифицировать написание). Есть проблемы и с топографическими названиями: Дузи путает Мойку с Фонтанкой, Каменный остров с Аптекарским, а один из островов в дневнике и вовсе назван Nova di Revin!
Дузи писал быстро, стараясь описать как можно подробнее все, что видит. Поэтому даты он записывал, ставя лишь цифру, и впоследствии возникали путаницы с месяцами. Там, где это было возможно, мы все же исправили порядок дат.
В нашем издании есть много сносок, с нашей точки зрения, полезных для современного читателя. Впрочем, некоторые имена найти не удалось, поэтому сноски к ним не даны.
Итальянская пунктуация также весьма отличается от русской, но в некоторых местах мы ее сохранили.
Много интересного узнала я о жизни своего родного города. Проходя мимо домов в центре, стала посматривать, в каком году они были построены, и невольно представляла жизнерадостного итальянца, от взгляда которого не ускользала ни малейшая деталь.
…Дневник переведен. Об этом я сообщила Маурицио, потомку художника, и он немедля приехал в Петербург. Это была еще одна его давнишняя мечта. Он непременно хотел увидеть своими глазами город, рассказы о котором передавались из поколения в поколение: «Наш предок служил при царском дворе!»
В Петербурге Маурицио сумел увидеть мозаичные картины, сделанные по рисункам Дузи в Исаакиевском соборе,