Путь в школу от выхода переулком с оврага мимо дома Наймушиных слева был почти одинаков пути справа, разве нижним, левым, немного высоты терялось Вернее, немного высоты – метра два всего – терялось как раз путем правым, но левым приходилось брать перед выходом на спуск пологий уже к школе довольно крутой взлобок, им выходить было все же ниже немного. Правым путем ходил сызмальства, как только можно стало доверить мне карточки, за хлебом для всей семьи, каждый день к хлебному магазину на Черемуховой. Смутно запомнились мне эти карточки, смутно запомнился и тот длинный проход в бараковидном доме, которым надо было проходить с торца барака к хлебному, причем спускаться немного вправо вниз, – и магазин был длинный, темный: дома того давным-давно нет, как и всех частных – всё там безбожно загажено многоэтажками, – остался лишь след в памяти. Чуть еще выше этого пути была «вышка» парашютных прыжков, а потом базарчик на пологом склоне под вершинкой, потом огороженный двор каких-то складов. Мимо этой «вышки» через довольно крутой, но невысокий каменистый хребет выходил на пологий склон на юго-запад, на короткую улочку старых домиков, в конце которой, на перевальчике дороги от Диомида к Чайке была небольшая продуктовая база, во дворе которой меня как-то летом 47 года чуть не задавили в огромной очереди за ржаной мукой. Этот набитый до отказа кричащими, с выпученными глазами людьми, глухой двор с высоким сплошным забором тоже запомнился страхом: как мне туда идти, пробиваться к очереди, занятой отцом, чтобы взять побольше темной муки – давали по 5 кг на одни руки: мне тогда оттоптали, так что долго болели, – ступни. Теперь на месте той базы тоже что-то есть – она на самом хребетке, но теперь еще и на высоте с шоссе метров в пять: хребет был подрезан потом бульдозером при благоустройстве шоссе от Диомида на Чайку. Ниже этой базы дальше к Чайке возле дороги росла толстая, но не высокая липа с огромным дуплом внизу (еще одна такая, чтобы не забыть, была на Малом Улиссе, за поворотом дороги через линию от Окатовой на Трудовую), метрах в 70-ти за липой был у дороги кирпичный или бетонный, скорее, магазинчик всякой химии, керосина и прочего
Другой хлебный магазин был, если следовать от Диомида по дороге, а теперь асфальту, за кинотеатром имени «Фрунзе», в длинном приземистом бараковидным, но кирпичном одноэтажном здании. Далее тоже справа такое же кирпичное здание – видно, казармы какие-то еще дореволюционные – и в нем тот самый хлебный магазин, но ходили к нему, разумеется, не через Диомид, а напрямую через перевал: с Двухгорбовой подъем был относительно пологий, а спуск в сторону Золотого Рога крут, так что назад с хлебом, а когда подрос, лет с 14-ти, то и с мешком соевой муки кг в 30, было хорошей тренировочкой ног и дыхания. Теперь там прямо вниз не пройдешь, пришлось зигзагом между настроенными там 5-ти-7-миэтажками, когда менял паспорт недавно на уже с «лобковой вошью Ельцина» – двуглавым орлом… Там теперь милиция и казармы, кажется, внутренних войск – раньше милиция была на Черемуховой чуть выше 27 школы, а через дорогу был военкомат – теперь военкомат занимает и здание бывшей милиции. А о внутренних войсках при милиции тогда и подумать не могли
А от дома Наймушиных путь в школу слева шёл вдоль оврага вниз двести метров и поворачивал направо на широкую улицу, где посредине, метров через триста Сидоренки, земляк отца, сложенья богатырского широколицый главою семьи, – через широкую улицу жили Дочку их, лет моих лет, помню светленькую, не особо красивую; на ощутимом уже подъеме подходил переулок через верхнюю улицу – к большому дому Мищенко, оттуда ненормально большеголовый мой ровесник вынес как-то с чердака, желая что-то подарить и, зная мою страсть к чтению, маленькую книжечку в тонкой обложке, на которой желтыми буквами было написано «Евгений Онегин»…
…И я сразу ощутил нечто сакральное в этой книжице, что-то успокоительное, надежное в стихах, несколько, конечно, не по возрасту. И столь отдаленное по образу жизни героев, который только много потом можно было понять, но, конечно, не принять: это было где-то в 5-ом классе, а «Евгений Онегин» проходили аж в 8-ом, несмотря на непонятность, отдаленность дворянской жизни от жизни тогдашней, бедной и трудной нашей…
Бывший кирпичный одноэтажный кинотеатр имени Фрунзе давно снесен при расширении шоссе, теперь через шоссе от бывшего места его большая бензозаправка. То был единственный кинотеатр в районе, там, помню, выстаивал огромную очередь на «Тарзана» в конце сороковых. Ходили еще в клуб завода №92, где потом был радиозавод, да в ранние годы мои тяготеющие к Улиссу улицы ходили смотреть кино на открытую площадку бригады подводных лодок, пока ее территория не была огорожена миноловными заграждениями – сетями из колец из стального троса миллиметров в 20 толщиной, подвешенный на вбитых в землю рельсах на небольшой, впрочем, высоте, легко было перелезть. Взрослые ходили, пока не выставили ограждения, на открытую площадку под склоном – путь этот с наших улиц был романтичен: сначала до площади Окатовой мимо ужасных засыпных бараков на Кипарисовой, потом между огородами до перевальчика на отрожке хребетка, потом вниз некруто тоже огородами, а на подходе к бригаде лесом из невысокого дубняка. Перед бригадой был крутой спуск и вскоре чуть ли не врыта было в склон кирпичная кинобудка, а ниже скамьи вниз к экрану. Наиболее мне запомнилась там экранизация пьесы Горького «Враги» – это уже лет в 13 оказало на меня мощное идеологическое воздействие. Взволновала тогда, врезалась в память оценка героя – рабочего-революционера – симпатичной, серьезной героиней пьесы: «Такие люди победят!». (И победили!) [И еще не раз победят! 9 мая 2020] Раздумчиво так, без восклицания сказано артисткой – немало юных сердец завоевала эта фраза, и экранное ее воздействие, несомненно, сильнее печатного и театрального. Написана пьеса задолго до революции. Идеологическое* воздействие основано на примеси сексуального: «слабому» полу принадлежит от природы право выбора и оценки, и Горькому это здорово удалось… В холодное время года пацаны ходили и в клуб Бригады, внушительное высокое здание с выбеленными колоннами у входа, как-то дико выглядевшими почти в лесу, выделявшимися белизной. Подобной архитектурной роскоши в стиле классицизма не было больше нигде на Чуркине. Из просторной, с высоким потолком столовой выносились после ужина матросов столы, приносились скамьи и крутили кино, пацаны туда проникали, их не гнали. С этими вечерними сеансами связано сильнейшее переживание отрочества, подробное описание которого вскоре
