Когда ночи становятся совсем тёмными и длинными, а звёзды светят всё ярче и неистовее, полнолицая луна внимательно наблюдает, а потом докладывает богам, как готовятся люди к великому завершению цикла, кто из них достоин подвергнуться испытаниям Дней Безвременья.
Кто-то будет пировать, а кто-то трястись от страха; кто-то будет ликовать и мчаться сквозь огонь, а кто-то зализывать раны; кто-то будет плясать, а кто-то – предсказывать судьбу по углям и костям, оставшимся в кострище… И кто-то выйдет из холмов, а кто-то войдёт в них. Всё будет. И ничего не будет.
Она больше не ребёнок. Пора уже и ей встретиться с Безвременьем и выяснить, за что их с мамой так не любят в посёлке. Надоело жить одним лишь предчувствием непонятно чего. Хочется просто знать, ведь достойно действовать можно только из знания. Да и сезон сватовства на носу, и красавец Росс должен будет выбрать себе невесту. А мог бы он прийти за Теей? А если и правда придёт? А если нет?
Склонившаяся над очагом девушка перемешала вонючую смесь в котле, принюхалась, поморщилась, не смогла сдержать звонкое чихание, тихонько рассмеялась и, выпрямившись, потянулась за сухими веточками лаванды, свисающими с крюка в каменной кладке стены. Бронзовое зеркало, нашедшее место на полочке рядом с очагом, притянуло взгляд девушки. Она поправила непослушную чёрную прядь и подмигнула своему отражению. В это время котёл выплюнул ненавистную ему жирную жижу, а огонь, радостно шипя, слизал её и запрыгал, требуя добавки. Значит, варево пора снимать – славные из него получатся факелы. А остатки смеси можно смешать с восковником и лавандой, разлить по плошкам с фитильками из пропитанного жиром льна – получатся свечи. И пусть старый огонь забирает с собой всё ненужное и плохое, а свежий пусть принесёт лишь радость и счастье!
Тея подоткнула юбку повыше, стащила котёл на камни перед очагом и принялась за работу, напевая послания богам и духам.
Едва приметной тенью Росс проскользнул мимо стоящего на краю деревни дома безумной Айбе и остановился чуть поодаль, привлечённый тихим не то пением, не то бормотанием. Эти неясные, но довольно мелодичные звуки опутывали ноги, заставляя прислушиваться. Сквозь незанавешенное окно было видно, как в в глубине дома в очаге колышется огонь, по стенам скользят тени, и тёмная стройная фигура периодически склоняется над очагом и окошко темнеет. Пахло топлёным жиром и совсем слегка лавандой. Сладко поёт Айбе, но больно странная она, нелюдимая, да и дочь у неё выросла такой же. Росс их давно не видел, но и сейчас встречаться с ними совершенно не хотел. Поэтому он поскорее сорвался с места и пошёл дальше, в лес, подальше от деревни.
Мысли зачем-то всё время возвращались к домику на краю селения. Непонятно, почему Айбе и Тея всё ещё живут там, ведь в защитники деревни они совсем не годятся. Случись что, они и пискнуть не успеют. Даже от злых духов оберегов у них нет – ни одного вражеского черепа у дома не висит. При случае надо бы кого-нибудь для них обезглавить. Нехорошо жить без оберегов. Может, как раз от этого и безумие Айбе? А, может, действительно от того, что она и сама с сидами>2 из холмов связана.
Иначе, почему Тея совершенно ни на кого из людей не похожа? Все в деревне светлокожие, русые или рыжие, с россыпью веснушек на серьёзных лицах, с небесного цвета глазами. А у Теи волосы как самая чёрная земля, глаза вспыхивают янтарным огнём, лицо узкое, нос с горбинкой, кожа темнее, чем у остальных, и ни одной веснушки.
Безумная Айбе из рода филé Дубрена, но говорят, что обманула она своего мужа Хуга с самим Аравном>3. А потом не пошла за ним, великим королём потустороннего мира, в холмы, чем его и прогневила. Тогда послал Аравн за непослушной Айбе Дуллахана, но умный Хуг разложил золотые монеты вокруг дома, и Всаднику Смерти, не сумевшему пройти сквозь защиту, пришлось убираться восвояси. Когда Айбе пришёл срок разрешиться от бремени, все в округе чуть не оглохли от невыносимо скорбного воя Кон Аннона>4 из преисподней – от этих звуков хотелось умереть самому. И в дом Хуга пробрался чёрный пёс – не иначе Топотун>5, предвестник несчастий.
В ту ночь у рыжей Айбе и златокудрого Хуга родилась чернявая дочь. Их не тронули только из-за Дубрена. Он запретил, а потом замолчал. Так по сей день и молчит, а Айбе с тех пор практически никогда не выходит из дома, и уж точно не в дни Безвременья.
Когда муж её Хуг силой забрал из её объятий младенца, положил того в просторную корзину и отправил в путь по реке, чтобы узнать его это дитя или нет, Айбе прокляла мужа. А что для мужчины может быть хуже, чем проклятие его женщины?
Однако, через три дня Хуг сам себя проклял, когда река вернула ему дочь, выплюнув корзину прямо в руки Мэйв, матери Росса, в тот момент купавшей его в студёной воде. Ему года три было, но и сейчас он помнит, как чисто и звонко рассмеялась чернобровая малышка, когда её вынули из корзины, как радостно улыбалась беззубым ртом. Вскоре Хуг ушёл из деревни безоружным, и больше его никто никогда не видел. Так и росла странная Тея без отца, без братьев, без рода.
Как жить без рода, Росс не знал. Не хотел даже думать об этом. И тем более не хотел размышлять о какой-то безродной девчонке. Мысли о ней отчего-то его разозлили. Зачем только время на воспоминания потратил? Злость, конечно, тоже нужна, но он решил приберечь мысли о Тее и её матери на потом – например, на время перед важным боем. Поэтому сейчас он решительно сосредоточился только на своей силе. Вынул из ножен меч, взвесил его в руке. Воину, потомку великих берсеркеров, необходимо ежедневное преодоление себя, нужны тренировки. Голыми руками он должен уметь медведя задушить и врага уничтожить, уметь контролировать силу своего тела, да и силу ума тоже.
Росс любил влажную вечернюю свежесть леса. Запах сырой земли, жухлые листья, так ласково щекочущие ноги, треск веток под лёгким, но твёрдым шагом, птичье многоголосье очищали голову от мыслей. Мускулы наливались силой, а сердце пело. Иногда в лесу ему казалось, что он мог бы быть бардом>6, а, может, даже стать могущим друидом. Но настоящему мужчине нет надобности изменять традициям семьи, тем более, что рано или поздно предки придут проверить, как справляется с предназначением рода их потомок. И в Россе уж точно никто не разочаруется – он всегда усиленно упражнялся в ловкости, силе и быстроте реакций, упражняется сейчас и будет делать это всегда. Росс провёл рукой по щеке и улыбнулся, почувствовав под пальцами едва заметный, тонкий шрам, оставшийся от сбривания золотистой бородки – честь за первого убитого им врага. Непривычная к бритью рука от волнения дрогнула, но порез он тогда заметил не сразу.
