– Мне нужно еще денег. – Чуть наклонив стакан, я нацеживаю очередную пинту пива.
– Кому не нужно, чел! – прищуривается на меня сквозь пелену сигаретного дыма мой давний приятель Карл.
Он сидит напротив, упершись локтями в барную стойку, и я отвечаю ему одной улыбкой – из-за царящего в пабе неумолчного гвалта довольно трудно быть услышанной, а я все же хочу поберечь голос.
Карл определенно появился на свет не в свое время. Он был бы куда счастливее где-нибудь в семидесятые – из него точно бы вышел настоящий идол рока. А вот в наши дни его потрепанная джинсовая куртка, хипповатые волосы до плеч и извечная манера отвечать: «Клево, чел», – как-то не очень вяжутся с современными образчиками персонального стиля.
Карла я знаю как облупленного, мы с ним прошли бок о бок долгий путь. Кажется порой, чересчур даже долгий.
– Нет, мне действительно надо надыбать где-то денег. На сей раз и впрямь все плохо.
– А когда оно было иначе, – небрежно роняет Карл.
– Джо уже просто утопает в счетах, надо что-то делать.
Джо – мой старший брат, но так уж сложилось, что именно я ему опора. Впрочем, я вовсе и не против такого расклада: братишка мой оказался в той ситуации, когда рад любой возможной помощи.
– Ты и без того на двух работах, Ферн.
– Это я и сама знаю. – Касса производит свой цифровой аналог прежнего «трень-брень», и я, старательно улыбаясь следующему посетителю, тянусь за новым стаканом.
– А что еще ты можешь сделать?
И впрямь, что еще? Выиграть в лотерею? Или, в надежде подзаработать, нацепить юбку покороче да принять заветную позу у выхода с «Кинг-Кросс»? Или найти себе третью работу, которая будет требовать от меня минимум усилий, давая при этом максимум дохода?
Вкратце могу посвятить вас в свои, как я обычно называю, обстоятельства.
Мой братишка Джо перебивается за счет пособий и уже давно настолько по уши погряз в долгах, что занимать ему больше просто не у кого. Сразу скажу, что брат вовсе не относится к тому расхожему типу людей, живущих на пожертвования, – бестолковых ленивых бездельников. Джо не в состоянии работать, поскольку на руках у него больной сын Нейтан. Мой любимый племянник – пятилетний белокурый лапулечка-кудряш – страдает ужасной астмой. Без преувеличений – самой что ни на есть ужасной. И ему требуются непрестанные внимание и уход. И к этому-то ежечасному вниманию и уходу его мать – блистательная Кэролайн – оказалась совершенно не способна. Она бросила моего дорогого братца и их единственное дитя, когда Нейтану едва исполнился годик. И хоть обзовите меня брюзгой и занудой, но это едва ли можно было расценить как лишний шанс малышу на выживание.
Если кто думает, что жить на подаяния от государства проще простого, или если кто считает, что быть единственным родителем больного чада сущий пустяк, – тот человек, мягко выражаясь, сильно ошибается. У брата вырисовывалась многообещающая карьера в банке. Ну да, положим, звезд с неба он не хватал, и ему едва ли суждено было когда-нибудь появиться на Би-би-си в вечернем новостном обзоре в дорогом костюме в тонкую полоску, излагая свое весомое мнение о ситуации на финансовом рынке. Однако Джо неизменно получал высокие оценки руководства, регулярные продвижения по служебной лестнице, скромные прибавки к жалованью – и в перспективе ожидал более-менее стоящей пенсии. Когда же Кэролайн от них отчалила, Джо от всего этого разом отказался, чтобы сидеть дома и ухаживать за сынишкой. Уже за один этот шаг он заслуживает от меня всяческой помощи и поддержки.
– Через минуту твой выход, – выразительно взглядывая на часы, кричит мне хозяин паба, которого мы между собой давно прозвали Господин Кен.
В точности как пинты, что одна за другой наполняются за усеянной пивными кляксами барной стойкой, я здесь тоже, что называется, «в обороте». Каждый вечер с понедельника по субботу (поскольку по воскресеньям в пабе «Голова короля» устраивают квиз[1]) у меня по два получасовых гига: я исполняю незамысловатые популярные песни для крайне нетребовательной к музыке аудитории.
Мигом закончив наполнять бесконечную череду стаканов, я киваю Карлу:
– Готов?
Карл подрабатывает здесь тем, что аккомпанирует мне на пианино. И опять же, думаю, он был бы куда счастливее нынешнего, будь он ведущим гитаристом – а на гитаре он играет не менее блестяще! – к примеру, в Deep Purple или в какой-нибудь другой подобной группе. Скакал бы как одержимый по сцене, выводил десятиминутные соло и отчаянно тряс головой, извергая в музыке свою томящуюся душу. Но ведь и Карлу, при всех его искрометных талантах, надо на что-то кушать.
Мой друг легко спрыгивает с барного стула, и вместе мы направляемся к небольшому возвышению в глубине заведения, имитирующему для нас сцену. За спиной у нас к стене пришпилена рядком канцелярских кнопок старая занавесь с остатками осыпавшихся блесток.
Несмотря на бунтарски-вызывающую, хипповатую наружность Карла, он самый стабильный и надежный человек, что мне только доводилось встречать в жизни. По своей глубинной сути он – словно сдержанный рок-н-ролл. Ну да, Карл отнюдь не пай-мальчик, он не прочь курнуть травки, а заполняя список избирателей, в качестве своего вероисповедания указывает «Рыцарь Джедай»[2], – однако ничто на свете не могло бы его заставить свернуть на сцене голову живому цыпленку или выкинуть нечто в том же духе. Также он ни в жизнь не разбил бы вдрызг гитару в избытке сценической экспрессии, поскольку очень хорошо знает, сколько эти гитары стоят. И Карл – само спокойствие во плоти, когда каждый вечер тихонько просиживает часами на этом барном стуле, чтобы всего пару раз от души встряхнуться, когда мы с ним беремся за действительно любимое дело.
– Могли бы, если хочешь, еще по паре часиков помузонить в «трубе», – предлагает приятель уже на пути к сцене. – Хоть пару фунтов это да дает.
Поймав Карла за руку, крепко стискиваю его пальцы.
– Чего это ты? – удивленно глядит он на меня.
– Я тебя люблю.
– Это у тебя корыстная симпатия, – отмахивается он. – Вот любила бы ты меня так же, не будь я лучшим в мире клавишником?
– Естественно.
И это совершенно искреннее признание. Мы с Карлом давно привыкли быть парой – хотя никогда не занимались с ним, что называется, «горизонтальным танго», чему я, если честно, очень рада. Но все же мы подолгу обнимались и целовались, и я не раз позволяла ему прикасаться к моим верхним прелестям – случалось, даже и под кофточкой. Впрочем, в свою защиту могу сказать, происходило это еще тогда, когда мне было пятнадцать и мы вместе учились в школе. И по сравнению с нынешним это вообще была сущая эпоха невинности.
Теперь мне тридцать два, и у меня нет ни бойфренда, ни даже времени на него. Карл мне тоже не бойфренд, хотя он, похоже, до сих пор в меня влюблен. Ну не то чтобы страстно, пламенно влюблен – не сумасшедшей вспышкой молнии, а ровным стабильным огнем маяка, какой бы там ни использовали на маяках источник света. Я чувствую за собой некоторую вину, что не люблю Карла так, как любит меня он, но я уже много лет назад решительно дала ему отставку. К тому же, раз уж на то пошло, он по-прежнему носит все такую же куртку и такую же прическу, что носил тогда, пятнадцать лет назад. Что еще можно тут добавить?
