Анна Кремпа - Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ

Солнце было как некогда благосклонно к нам, озаряя наивные детские лица своими тёплыми утренними лучами. Эдвине как всегда расходился в праздной улыбке, встречая новый день искренней радостью. Мимо нас, лениво выползая из будки, а затем, потягиваясь всё в тех же приятных лучах, вдруг проскочил пёс, ловко остановленный братом лишь для того, чтоб помять ему шёрстку. Примяв золотистый мех ретривера, меня тоже бросает в ту лёгкую и малозначительную радость возможности соприкасаться с нашим славным питомцем Снеком. Ладони приятно покалывает, сердечко не спешит стучать, а лишь растягивает моменты происходящего со мной.

Это было чудесное утро. Одно из многих таких, оставшихся в памяти о том безоблачном детстве. Это было лучшее утро, что мы провели вдвоём с братом за тот короткий период, только успевшего начаться лета. Я впадал в сладкий сон наяву: не замечал предметов, теней, света всё ещё нежных солнечных лучей. Я не замечал ничего, а был глубоко в своих мыслях о бесконечности этих недолгих минут тишины и спокойствия. Как обычно и бывает, нам склонно думать про концовку только успевшей начаться ситуации, если она так приятна и дорога нашим сердцам, как для меня и осталось это утро.

Затягиваю набедренную повязку на штанах чуть сильней – родители воспитывали нас наравне с крестьянами, отчего постоянно приходилось заниматься ремеслом. Чтобы не запачкаться, я обвязывался обыкновенно этой тканью, всегда поутру чистой и выглаженной, ведь мама следила за тем, чтобы мы никогда не ленились поддерживать чистоту своих одежд. Я был ремесленником, а Эдвине начинал изучать законы стражников, привлекая и меня обратить на то своё внимание. Мы также познавали дело часовщиков, нас забавляли эти хрупкие и точные механизмы ровно одинаково страстно, как забавлял свежевыжатый яблочный сок. Тем не менее, отец напрочь был не согласен со стремлениями мамы воспитать из нас честных обычных людей, а брал, в частности меня, с собой на тренировки по боевым искусствам. Непросто живётся, когда твой отец – генерал королевской армии, вечно пропадающий из дома по делам светским. Его жена была простая крестьянка, благоразумно воспитанная и красивейшая женщина во всём Доргильсе, однако даже семейная жизнь не успокоила бушующий дух воюющего за честь страны человека. Мы жили на окраине города, но до замка было недолго идти, полчаса, максимум сорок минут в пути. Что уж говорить, если есть своя конюшня и кучер? Сам дом был в прекрасном месте близ водопада, соседи добры и гостеприимны, никто толком не шумел, не было драк и разборок, только дружеская и приятная обстановка поселилась в сердцах всех живущих здесь. И я надеялся искренне, что всё так и останется, но сердце тревожно подсказывало, что слишком тихо бывает только неспроста.

Как наивно и как трогательно, что мы ничего сегодня не замечаем. Эдвине и подавно не замечал каждодневных мук, того, как люди выкладывались на полную, чтобы нам жилось так спокойно и хорошо. И не дай Богиня ему узнать, что такое нужда и лишения, иначе от моего несчастья и негодования разверзнутся сами небеса. Но сейчас, пока весёлый и кудрявый огонёк смотрит в мою сторону с неким вызовом, я готов лишь благодарить всё, что больше не холоден и бесконтролен по отношению к злости, ведь сдерживать себя я с самого детства не умел, справедливость была для меня, а то и остаётся сейчас на первом месте по отношению ко многому. И хоть это точно также наивно глупо, но является для меня в эту минуту единственным представлением счастья.

– Ботта? – его голос отвлекает меня, заставив услышать, как вдали у соседских ребят звучит перезвон ярких колокольчиков. Солнечные лучи бросаются мне в глаза, лишь только я с вопросом поворачиваюсь в сторону брата. Казалось, что это он меня ослепляет краснотой своих огненных волос.

– Что-то такое, что есть обсудить, Эдви?

– Да я не…

– Ну чего ты, почему так задумался? Я всего лишь спросил про наши планы на день. Обычно по утрам ты громче всех! – я пытался растормошить брата, но тот продолжал смотреть сквозь меня. Эта его внезапная отрешённость, эта пропажа его из реальности, была сравнима с каким-то нервным напряжением, отпустить от которого могло лишь что-то ещё более напрягающее. Например, нагоняй от родителей или внезапная разлука с домом – такое всегда срабатывало.

– Нет! Сам ты громкий…

– Всё верно. Может ты просто плохо спал? Это ты обычно такой оживленный, а не я. Ха, выдумал, тоже мне.

Он отвечал мне через некую пелену, выбравшись из своих думок на время, чтобы я этого не заметил. Вместо того чтобы заострить на это внимание, я просто улыбаюсь с лёгкой душой, да треплю ему волосы, чтобы немного раззадорить на разговор. Пока брат не захочет этого сам, он никогда ничего не расскажет. Ведь он полагает, что я и так про все его проблемы знаю, про всё то, что его заботит, такую уверенность ему приносит факт, что я ходил на службу к отцу.

– Врёшь! – он подскакивает и толкает меня, пытаясь уложить в шуточной схватке на деревянную веранду, но я оказываюсь сильней и проворнее, показывая, что его попытки ничего не стоят едва не одним лишь смехом. Эдвине любил споры, затеи и вообще был ещё тем азартным огоньком, а сейчас всё так и подсказывало, что он ждёт очередного задания от меня. Иногда я сомневался, что мы с ним действительно двойняшки, потому что был сам вдумчивей и серьёзней, чем заставлял людей обыкновенно верить за преимущество своих лет перед Эдви. И не секрет, что его это очень раздражало. Однако сейчас… я был готов сделать что угодно, лишь бы его прежнее непредвзятое поведение вернулось.

От улыбки во все зубы, полной той детской невинности, которой был исполнен он весь, я лишь больше захотел устроить спор или подставу, пусть и понимал, что за ней таится большой проказник и плут. Разбалованность Эдвине всегда была лишь игрой и только, но с годами эта ирония становилась слегка дотошной. Я не знал, больше мне радоваться с этого его отчаянного счастья или же переживать из-за него же, ибо не происходило, помилуйте небеса, пока ничего серьёзного, отчего он мог бы быть так загружен.

– Ну, раз я обманываю, тогда за подарком маме и пойду сам. – Показав язык, складываю руки в крест, вымещая на том свою серьёзность и подготовленность к любому ответу. Надо было иметь многолетнюю выдержку, чтобы сейчас открыто не засмеяться с его надутых щёк.

– Ах, вот ты гад! – ура, мне действительно удалось его раззадорить. Лишь говорит он это, я перестаю сдерживаться и опускаю руки, чтобы предотвратить эту попытку рассмеяться в голос с такой небольшой нелепости. – Твоя взяла. Раньше у тебя это дольше получалось.