Защита от ненависти
– Все, реанимацию можно прекратить, бесполезно, – профессор Сизарев отвернулся от экрана монитора. – Это уже полумиллионный труп за какой-то месяц! Бред!
Аппаратуру отключили. Человек лежал в спокойной позе. В сознание он не приходил с момента приступа, и на его лице, покрытом багровыми пятнами, застыло несовместимое со смертью умиротворение. «Так, наверное, в старину варнаки-душегубы отходили после отпущения грехов, – думалось Сизареву. – Нет, этот даже и пикнуть не успел. Шел по улице – хлоп! И мешком на асфальт. Потом, как во всех подобных случаях, – багровые пятна по всему телу и смерть! Смерть, хоть это и парадоксально звучит, гуманная, как если бы кто-то задался целью умерщвлять людей, не принося им мучений… Гм, а ведь вооружен был покойничек – «макаров» при падении из кармана выпал. Зачем он ему?..
В реанимационную вошла сестра.
– Сергей Владимирович, вот данные за последние два часа. Особенно много смертельных исходов в частной клинике Петерсона, с теми же признаками. И в Сиднее у Джоэла…
Профессор безнадежно махнул рукой.
– Спасибо, Татьяна Афанасьевна. За грехи, видать, наши сия напасть. Стыдно вроде бы профессору на Бога уповать, а ничего не остается.
– И еще, Сергей Владимирович. Тут вам второй день подряд звонит странный человек, инженер, кажется. Он утверждает, что первопричина эпидемии ему ясна.
– Еще один непризнанный гений. Объясните ему, пожалуйста, Татьяна Афанасьевна, деликатно. Нет, мол, времени у профессора, люди, гибнут тысячами. Надо как-то их спасать.
– Он, Сергей Владимирович, говорит, что сконструировал какой-то прибор, и сегодня его уничтожит. Чудак, по всей видимости, этот инженер. Говорит, мол, возможности приоткрыть завесу тайны больше не представится никому. Он просит вас к телефону.
– Ладно, все равно не отвяжется. Знаю я этих изобретателей.
Досадливо махнув рукой, он прошёл к телефону и взял трубку.
– Слушаю.
– Сергей Владимирович, только не кладите трубку. Поверьте, я не сумасшедший. Суть болезни открылась мне совершенно случайно, во время работы с моим новейшим микроскопом, не имеющим пока аналогов. Я прошу вас присутствовать на решающем опыте. Вы честный ученый, я знаю. Для меня это немаловажно. И еще. Для опыта нам понадобится пораженная болезнью ткань.
– Как вас зовут?
– Игорь Павлович Родионов.
– Послушайте, Игорь Павлович, я сейчас очень занят, крайне занят. Позвоните, пожалуйста, через недельку.
– Не верите, Сергей Владимирович, жаль… Прибор будет сегодня уничтожен, так надо. Мне, в общем-то, все уже ясно, но хотелось бы уточнить кое-какие детали, чтобы не ошибиться. Жаль. Я, признаться, знал, что все так и будет, но рассчитывал на любопытство, заинтересованность человека, живущего наукой. Может быть, некий авантюризм… Ведь вы еще не стары.
– Гм, договорились. Жду вас в лаборатории. Вас пропустят.
– Буду через двадцать минут.
Профессор, бесцельно побродив по пустынным коридорам клиники, прошел в лабораторию. Из ее окон виднелся кусок парковой аллеи, упирающейся в ворота, которые уже не закрывались. «Скорые» с воем проносились по двору, разбрызгивая мутные лужи. «Все везут. Мир, похоже, взбесился, а на дворе обычная осень. Странно, но почему у всех этих несчастных было оружие? Почти у всех. Здесь есть какая-то закономерность… Ага, вон, кажется, и этот… инженер-спаситель человечества спешит. Хитер-хитер, знал, на что напирать, как заговорил: авантюризм, вы еще не старый…».
По аллее торопливо шел человек в мокром дождевике. Он скользил по раскисшей листве и, стараясь сохранить равновесие, размахивал маленьким чемоданчиком. «Невелик чудо-прибор, – невесело усмехнулся Сизарев. – Да, батенька, дожил. Осталось вот только еще колдуна найти или к шаману на прием записаться, на камлание. Авось выручат». – Профессор уткнулся лбом в холодное стекло.
В дверь постучали.
– Пожалуйста, заходите.
Родионов был на голову выше профессора, небрит и худ. Глаза его, воспаленные и подернутые какой-то нездоровой пленкой, смотрели неотрывно на Сизарева. «Выпивает инженер, – почему-то решил профессор. – Да и полно, нормален ли он? Вот достанет сейчас из саквояжа кирпичик и тюкнет по макушке».
– Изучаете? – улыбнулся Родионов. – Начнем, Сергей Владимирович?
– Ну что ж, начнем.
Инженер щелкнул замками и достал из чемоданчика микроскоп, по форме и размеру ничем не отличающийся от обычного. На вопросительный взгляд профессора Родионов усмехнулся.
– Да-да, Сергей Владимирович, прибор не отличается от стандартного микроскопа внешне, но здесь несколько иные принципы, которые допускают увеличение несравненно большее, чем у обычных микроскопов. К тому же, прибор обладает проникающим излучением, подобным рентгеновскому. Фантастика?! Да, может быть, но фантастика реально воплощенная в этом приборе.
Родионов погладил кожух микроскопа.
– Итак, давайте-ка, профессор, материал. Вот сюда, та-а-к… Здесь два окуляра, поэтому искомое мы сможем видеть одновременно. Ткань рассечена… Увеличиваю. Видите, какой зверинец! Удивительно милые создания, а какое изящество форм! Это ведь всем известные микробы. Признайте, Сергей Владимирович, в таком увеличении вы их еще не видели?
– Допустим, Игорь Павлович, но что дальше?
– Дальше? Увеличиваю. Ну, как?
– Какие-то прожилки… Ага – это ткань, оболочка микробов. Все, исчезло. Сплошная муть.
– Подождите-подождите, профессор, увеличиваю.
– Послушайте, коллега, по-моему, это какой-то лунный ландшафт.
– Нет, Сергей Владимирович, это вполне земной ландшафт, но в отличие от того, что я видел, изучая свою, не пораженную болезнью ткань, ландшафт здесь безжизненный. Увеличиваю.
– Игорь Павлович, что это?!
– Как видите, профессор, – поверхность планеты, изрытая громадными воронками; перекореженные механизмы, по всей видимости, – военные; останки людей. Словом, – последствия глобальной войны.
– Это невероятно, чудовищно! Я не верю своим глазам! Как вы все это объясните?
– Подобное я уже наблюдал. И у меня было время подумать. Правда, изучая свою ткань, я видел живых людей, точно таких же, как мы с вами, снующие машины и белые теплоходы, города, не уступающие по красоте нашим земным. Словом, то была копия земной жизни. А сейчас перед нашими глазами, уважаемый Сергей Владимирович, – вероятная модель планеты после страшной войны. Мне кажется… нет, я уверен, что злоба и жестокость, копившиеся с момента зарождения человеческой цивилизации…
– Извините, вы считаете, что злоба и жестокость материальны?
– Да, так же, как и страдания, боль, испуг, мучившие веками людей. Все это копилось, концентрировалось в пространстве тысячи лет. Ведь люди удивительно изощренны в мучительстве себе подобных! Ничто в этом мире не исчезает бесследно. И поэтому наступил момент, когда раненая, полузадушенная злобой и отбросами промышленности субстанция, именуемая природой, решила защищаться от невиданного умного зверя, который уже окреп настолько, что посягнул на незыблемость законов мироздания. И природа не стала мудрить, создавая микробов-мутантов. Она слишком рациональна для этого. Природа просто скопировала человечество и, уменьшив его в миллионы раз, поселила в людей в качестве некоего предохранителя. И страшней заразы нельзя было придумать! Я вам не сказал еще про одно обстоятельство, которое, как ни странно, никого не насторожило. Все умершие пациенты при жизни были здоровы, но агрессивны и честолюбивы не в меру. Это я выяснил точно. И смерть их подстерегала лишь тогда, когда присущая им агрессивность формировалась в конкретный замысел, будь то убийство человека или чудовищный проект, заранее обрекающий живую субстанцию на вымирание. Последние два случая подтверждают это. Опасный вооруженный преступник, давно разыскиваемый милицией, и обычный чиновник по водным ресурсам – какая здесь связь? Я выяснил: и тот и другой принесли бы большие беды, осуществи они задуманное. Итак, моя точка зрения: при возрастании агрессивного потенциала или разработке преступного проекта исполнители-маньяки чувствуют легкое недомогание – предупреждение. Благодатная среда уже создана – злоба буквально висит в воздухе и пропитывает наши клетки. А едва замысел перейдет в конкретное его воплощение, как следуют цепная реакция и взрыв, смерть!
