Громкий лай собак за окном окончательно разбудил Максима. Он открыл глаза, сел на кровать и огляделся по сторонам. Мама ушла на работу ещё рано утром и оставила на письменном столе записку. Максим встал и подошёл к окну. Неприятная тупая боль в правом боку заставила его поморщиться. Он прижал ладонь к животу и присел на стул. Боль медленно ушла. Бездомные дворняги за окном удалялись всё дальше, и их лай становился всё тише. Содержание записки было традиционным, как и во все дни, когда мама работала в первую смену: «Обед в холодильнике. Буду после четырёх часов. Выучи уроки».
За дверью были слышны голоса соседок. Максим оделся и вышел из комнаты на кухню. Мария Степановна, тихая и спокойная пожилая женщина шестидесяти лет, сидела за своим столом и резала на деревянной разделочной доске морковь. Жила она последние пятнадцать лет одна, потому что её муж внезапно собрал чемоданы и ушёл без всяких объяснений, подав вскоре на развод. Вначале Марина Степановна рассказывала соседям, что он – мерзавец и негодяй, но потом былые обиды прошли, и она стала изредка говорить посторонним, что скучает по нему и любит до сих пор. Её яркий разноцветный халат казался чуждым явлением среди пошарпанных кухонных столов. Другая соседка по коммуналке, Нина Михайловна, отметившая совсем недавно свой семидесятипятилетний юбилей, наливала себе чай в граненый стакан. Она предпочитала пить все напитки исключительно из стеклянных стаканов в мельхиоровых подстаканниках, которых у неё было не менее двух десятков. Максим с детства любил разглядывать рисунки на этих подстаканниках, расставленных на полке над кухонных столом бабы Нины. Там были лесные звери, корабли, ракеты, цветы и всевозможные узоры.
– Доброе утро, – сказал Максим, слегка прищурившись от яркого солнца из окна.
– Здравствуй, Максим, – сказала Мария Степановна, отвернувшись на мгновение от моркови. – Долго спишь.
– Ой, Максимочка, садись, чайку попьём, – воскликнула баба Нина, водружая чайник на плиту. – Я конфетки купила. Шоколадные, как ты любишь. Да тебе и покушать сначала надо. Или ты в школу торопишься?
– Спасибо, баб Нин, – ответил Максим. – Сегодня выходной – в школу не надо. А мне мама оставила обед в холодильнике. Я сейчас разогрею.
Максим скрылся ненадолго за дверью и вернулся с эмалированной кастрюлей в руках. Он установил кастрюлю на плиту и зажёг спичками газ. Затем он проскользнул мимо беседующих соседок в туалет. Через минуту Максим вернулся и уселся на табурет возле своего стола.
– Это необычное чувство, – Мария Степановна рассказывала бабе Нине какую-то историю, начало которой Максим не застал. – Сначала ты не понимаешь, что это не твои воспоминания, а потом начинаешь чувствовать себя каким-то сторонним наблюдателем. Будто ты стал и зрителем, и учителем для этого человека.
– И этому всему тебя он научил? – спросила баба Нина.
– Да, Семён Макарыч научил, – ответила Мария Степановна, сбрасывая ножом порезанную морковь в алюминиевую кастрюлю. – Я ему вообще не верила сначала. Думала, что врёт всё. Или так шутит. А потом попробовала – и получилось.
За окном щебетали воробьи, радуясь весеннему дню. Максим сидел на табурете и болтал ногами, не понимая, о чём говорила его странная соседка по коммунальной квартире. Она всегда была строга с ним и никогда не баловала сладостями, как это делала другая соседка, баба Нина.
– Чувство такое, что будто ты и не человек уже, а кто-то другой, – продолжила Мария Степановна. – Кто-то намного больше и мудрее.
– Странно это всё, – скептически отметила баба Нина, покачав головой. – Видеть чужие сны. Чертовщина какая-то.
– Это древнее восточное учение, а не чертовщина, – возразила Мария Степановна. – Мудрость веков, можно сказать. И не каждому человеку открываются такие тайны. Семён Макарыч так и говорил. Он сам этому учился много лет.
– И где ж он учился этой бесовщине? – спросила баба Нина, качая головой. – Он всю жизнь в своём театре проторчал. И ни в какие страны не ездил. С моим мужем покойным раньше ваш Макарыч выпивал постоянно. Тоже ему всякие сказки рассказывал. Врёт он всё.
Баба Нина замолчала и шумно отпила из стакана, причмокивая губами. Минута прошла в тишине. Максим молча слез с табурета, выключил газ и налил себе в тарелку супа из кастрюли. Затем он осторожно поставил тарелку на стол и принялся за трапезу.
– Вы к нему несправедливы, Нина Михайловна, – спокойно сказала Мария Степановна. – Он – человек удивительный.
– Маш, видела я его удивительность раньше, – махнула рукой баба Нина. – Кажную неделю пьянствовал, падлюга. Может, сейчас и перестал. Не знаю.
– Ничего подобного сейчас нет, – парировала соседка.
