[1]
С учетом того, что близился конец света, Мэдди Пейс полагала, что дела у нее идут неплохо. Чертовски неплохо. Возможно, она справлялась с трудностями, вызванными Концом Всего, лучше, чем кто бы то ни было. И она нисколько не сомневалась, что лучше, чем любая беременная женщина на всей земле.
Справлялась с трудностями.
Мэдди Пейс, подумать только.
Та самая Мэдди Пейс, которая иной раз не могла заснуть, если после визита преподобного Джонсона замечала пылинку под обеденным столом. Мэдди Пейс, которая, будучи еще Мэдди Салливан, сводила с ума Джека, своего жениха, когда на полчаса застывала над меню, гадая, что же ей заказать.
– Мэдди, а может, бросить монетку? – как-то раз спросил он ее, когда она сузила выбор до тушеной телятины и бараньих ребрышек, но не могла двинуться дальше. – Я уже выпил пять бутылок этого чертова немецкого пива, и если ты, наконец, не решишь, то до того, как мы начнем есть, под нашим столом будет валяться пьяный рыбак.
Тогда она нервно улыбнулась, заказала тушеную телятину и чуть ли не всю дорогу домой гадала, а вдруг ребрышки были вкуснее, и, пусть они были чуть дороже, они потратили бы деньги с большей пользой.
А вот когда Джек предложил ей выйти за него замуж, она совсем не раздумывала. Согласилась сразу же, с безмерным облегчением. После смерти отца Мэдди и ее мать, оставшись вдвоем в их домике на острове Литтл-Тол у побережья Мэна, жили словно в подвешенном состоянии. «Если меня не будет, чтобы сказать им, где встать и как навалиться на штурвал, – частенько говорил Джордж Салливан своим дружкам, когда они пили пиво в таверне Фаджи или в задней комнатке парикмахерской Праута, – я не знаю, что они будут делать».
Когда отец Мэдди умер от обширного инфаркта, ей исполнилась девятнадцать лет и в будни по вечерам она работала в библиотеке, получая сорок один доллар и пятьдесят центов в неделю. Ее мать занималась домом, точнее, занималась, если Джордж напоминал ей (иной раз и хорошей затрещиной), что у нее есть дом, которым надо заниматься.
Узнав о его смерти, обе в панике переглянулись, в глазах каждой застыл вопрос: «Что же нам теперь делать?»
Ни одна не знала, но обе чувствовали, что в своей оценке он не грешил против истины: без него они ничего не могли. Они же женщины, и только мужчина мог сказать им не только, что они должны делать, но, если уж на то пошло, и как. Они не говорили об этом, тема эта их раздражала, но суть не менялась: они понятия не имели, как жить дальше, и мысль о том, что они давно уже стали пленницами тех немногих идей, на которых строил жизнь Джордж Салливан, даже не приходила им в голову. Не следовало полагать их глупыми женщинами, ни одну из них, но они с рождения жили на острове.
О деньгах они могли не беспокоиться: Джордж истово верил в страховку, и когда во время одного из решающих бейсбольных матчей у него не выдержало сердце, его жена получила больше ста тысяч долларов. Жизнь на острове не требовала больших денег: если у человека был свой дом, он ухаживал за огородом, а по осени знал, как распорядиться урожаем. Проблема заключалась не в этом. Проблема состояла в том, что из их жизни вырвали сердцевину, когда после явной ошибки бэттера Джордж упал лицом на заставленный кружками пива стол. После его смерти они уже не жили – существовали.
Я словно заблудилась в густом тумане, иногда думала Мэдди. Только вместо того, чтобы искать дорогу, дом, деревню, какой-нибудь ориентир, вроде расщепленного молнией дерева, я ищу штурвал. Если я смогу его найти, то, возможно, скажу себе, где встать и как навалиться на него.
Наконец она нашла свой штурвал: им оказался Джек Пейс. Некоторые говорят, что женщины выходят замуж за своих отцов, а мужчины женятся на матерях. Утверждение это общее, и справедливо далеко не всегда, но в случае Мэдди так оно и было. У соседей ее отец вызывал страх и восхищение. «Будь поосторожнее с Джорджем Салливаном, – говорили они. – Он отшибет тебе нос, если ему не понравится, как ты на него смотришь».
Точно так же он вел себя и дома. Все решал сам, иногда пускал в ход кулаки, но знал, ради чего надо работать и что покупать на заработанные деньги. Скажем, «форд»-пикап, бензиновую пилу, два акра земли, примыкающие к их участку с юга, земли Попа Кука. Джордж Салливан называл Попа Кука не иначе, как старый вонючий говнюк, но пот, которым действительно пованивал старик, не менял главного: на этих двух акрах рос очень даже неплохой строевой лес. Поп Кук об этом не подозревал, потому что лет восемь назад перебрался на материк: на острове его совсем замучил артрит. Джордж довел до сведения каждого жителя Литтл-Тол: если старый говнюк чего не знает, оно и к лучшему, а тому, кто просветит Попа, он переломает руки и ноги, что мужчине, что женщине. Никто не просветил, и Салливаны купили и землю, и лес. За три последующих года весь хороший лес извели, но Джордж нисколько об этом не жалел: деньги вернулись, а земля осталась. Так утверждал Джордж, и они ему верили, верили в него. Он говорил: «Ты должен упираться плечом в штурвал и толкать его, должен толкать изо всех сил, потому что не так просто шевельнуть его». Вот они и толкали, втроем.
В те дни мать Мэдди держала лоток на дороге из Ист-Хеда. Туристы с удовольствием покупали овощи, которые она выращивала (разумеется, Джордж говорил ей, какие овощи надо выращивать), и хотя они не были богачами, на жизнь им вполне хватало. Даже когда ловля лобстеров не приносила большой прибыли и им приходилось ужиматься в расходах, чтобы выплачивать банку ссуду, взятую на покупку двух акров Попа Кука, на жизнь им хватало.
Джек Пейс характером был помягче, чем Джордж Салливан, но все имело свои пределы. Мэдди полагала, что в душе ему не чужды так называемые методы домашнего воздействия, скажем, он мог вывернуть руку за холодный ужин или отвесить оплеуху за подгоревший пудинг, не сразу, конечно, а после того, как с розы облетел бы цвет. Она этого ожидала, не видела в этом ничего особенного. В женских журналах писали, что времена, когда мужчина чувствовал себя в доме хозяином, отошли в прошлое, и если он поднимал руку на женщину, его следовало арестовать за хулиганство, даже если этих мужчину и женщину связывали узы брака. Мэдди иногда читала такие статьи в парикмахерской, но не сомневалась, что женщины, которые их писали, не имели ни малейшего понятия об островах, на одном из которых она жила. Между прочим, на Литтл-Тол родилась одна журналистка, Селена Сент-Джордж, но писала она главным образом о политике, а на остров за много лет приехала только один раз, на День благодарения.
– Я не собираюсь всю жизнь ловить лобстеров, Мэдди, – сказал ей Джек за неделю до свадьбы, и она ему поверила. Годом раньше, когда он впервые пригласил ее на свидание (она ответила «да», едва слова слетели с его губ, и покраснела до корней волос, выдав свое нетерпение), он бы сказал ей: «Я не
