1 глава
– Ополоумел ты, что ли, Сёмка? – проворчал дед Егорыч – что у больного здоровья просишь? Денег тебе надо, так заработай поди! Вон какой здоровый лоб вымахал, а ходишь побираешься! Не совестно тебе?!
– Да где ж заработать-то, дедушка, когда и работы-то нынче нормальной нет! – заотбояривался от лихого наскока старика молодой мужик Семён – сам знаешь, что колхоза давным-давно уж нет, и фермерам наша деревня на суглинках ни в одно место не упёрлась, когда хорошей, плодородной земли кругом в избытке. Вот и остались мы в своих Кузьминках одни, никому ненужные. Как эти… Папуасы на необитаемом острове!
– Скажешь тоже… Папуасы! – продолжал кипятиться старик – было бы желание, а заработать, ежели здоровье позволяет, всегда можно! Пойдем-ка в избу, да поговорим без лишних ушей…
Егорыч вдовствовал седьмой год, однако свой дом и немудрящее деревенское хозяйство держал в идеальном порядке. Он был крепким стариком, из той породы людей, глядя на которых было трудно назвать их возраст. Может, ему шестьдесят "с копейками", а может, и все восемьдесят с гаком. В эту деревеньку Кузьминки они с женой, Полиной Матвеевной, переехали из невесть каких краёв лет пятнадцать назад, купив старенький домишко, некогда принадлежавший местным пьянчужкам. Бабулька была тихая, скромная: не слышно, не видно! Травки разные знала, людям помогала, кто просил. А Иван Егорыч сразу показал себя крепким хозяином. Дом выправил так, что тот как новенький стал! Огород "воскресил", по первости и скотинку завели, покуда при силах были. Пока колхоз работал, да молочная ферма неподалеку от деревни действовала, он там ночным сторожем дежурил… Так и жили они с бабкой тихо и мирно, с соседями ладили. Не дал им бог ни детей своих, ни внуков, так они полюбили местных ребятишек привечать. Бабушка Поля пирогов, бывало, напечёт, да таких, что сами во рту тают, и кликнет местную ребятню. А те и рады, бегут со всех сторон, как век свой такого лакомства не едали! С клубникой, с малиной, с черникой, с клюквой и с брусникой – всё разлеталось "на ура!". Деревенские сначала присматривались к ним, осторожничали, но скоро поняли, почуяли настоящую душевность и доброту, и без опаски отпускали к ним детей. А некоторые бабы, преодолев стеснение и собственную гордость, просили у бабки Поли рецепты её пирогов, очень скоро ставших настоящей местной достопримечательностью. Старушка никогда им не отказывала, щедро делилась всем, что знала сама. Да только как ни старались местные хозяйки, а не получалось у них ничего подобного даже близко. Не зря, видать, подмечено мудростью народной, что хоть и одна мучка, да разные ручки… А когда бабка Поля захворала и слегла, потемнел лицом и как-то весь осунулся и дед Егорыч. Очень переживал он за жену, да и почти все Кузьминки вместе с ним… Лежала бабка Поля около года, Егорыч никого к ней не подпускал, сам ухаживал, поил-кормил с ложечки, а когда погожим сентябрьским днём старушка отдала богу душу, также в одиночку и похоронил её на местном кладбище. Зато поминки сделал для всей деревни… Примерно в то же время в Кузьминках произошло ещё одно неприятное событие. Бесследно пропала молодая девчонка Верка, шестнадцати годков от роду. Пошли они с подружками в лес, на маленькое болотце по клюкву, да там и разминулись в разные стороны. Обратно выходить стали, а Верки нет. Звали, кричали – не отзывается. Утонуть она не могла, так как болото сухое… Прибежали девчонки домой, местных мужиков подняли на поиски, а потом и в органы сообщили. Долго Веру искали всем миром, но так и не нашли. Ни единого следочка, как будто она растворилась в воздухе… Егорыч усадил Сёмку в красный угол, и быстренько накидал на стол. Огурцы солёные, помидоры, варёная в мундире картоха, добрый шмат копчёного сала с мясными прожилками, пару крупных луковиц и початый самодельный пшеничный каравай как-то почти одновременно появились на затёртой от времени, но чистенькой скатертке, укрывающей широкую столешницу. В завершение всего действа Егорыч водрузил на стол полуторалитровую бутыль с чистой, как слеза, жидкостью, заткнутую самодельной деревянной пробкой и два двухсотграммовых "райсоюзовских" гранёных стакана, прямо сиявших чистотой.
– Иван Егорыч, ну, зачем самогон-то? Ты знаешь, поди, что не пью я. Совсем не пью! – стал было возражать Семён, но снова наткнулся на решительный отпор старика:
– Не пьёт он! А я, по-твоему, пью?! Вот скажи, Семён, похож я на пьяницу?!
– Да что ты, Егорыч?! Нет, конечно! – воскликнул мужик.
– Вот! А всё потому, что пить надо разумно, и только в лечебных целях! – с удовлетворением отметил свою правоту дед – и тогда во всём будет для тебя одна сплошная польза!
– Знаешь, Сеня, в чём главная беда у вас, у молодых? – продолжил философствовать Егорыч, разливая самогон по стаканам – не знаешь? А я знаю, и сейчас тебе расскажу! Только давай-кось сначала хлопнем по первой… Эх-х!!
Гранёные края дзенькнули друг о дружку, и мягкое, приятное тепло ласковой волной прокатилось в желудок. Дед Иван тут же проворно нарезал сала и хлеба, крупной солью посыпал разрезанную на дольки одну луковицу.
– Теперь закуси, Сеня, как следует. А то ведь между первой и второй комар носа не подточит! – подмигнул ему старик…
2 глава
Томное, неторопливо-основательное тепло русской печи, наполнявшее избу Егорыча и придававшее ей неповторимый деревенский уют в холодный осенний вечер, и крепкий самогон сделали своё дело. Захмелел Сёмка, да и крепко! И когда дед начал ему рассказывать, что, мол, все беды молодёжи идут только от того, что они не почитают своих стариков-родителей, и всерьёз думают, что намного умнее их, Семёну даже возражать не захотелось. Хотя сам он всегда к старикам подходил с уважением, и не важно, роднёй они ему были или просто посторонними людьми. Так уж был Сёмка воспитан в детстве отцом с матерью, что по-другому относиться к пожилым он просто не смог бы… Семён слушал Егорыча, и с любопытством рассматривал фотографии на стенах, когда-то оклеенных обоями, а ныне изрядно обветшавших. Его внимание особенно привлекла одна из них, в старинной ажурной рамке, на которой было изображение сидящего на витом деревянном стуле молодого офицера в парадной форме царской армии и стоявшей рядом с ним юной дамы в шляпке с маленькой вуалью и в длинном белом платье. Её изящная рука в длинной до локтя кружевной перчатке покоилась у военного на плече… Женщина была просто потрясающе красива, и, казалось, она пристально смотрела с фотографии прямо парню в глаза. Ощущение её взгляда было настолько явственным, что Семён даже немного устыдился своего расслабленного алкоголем и печным жаром состояния, и от этого слегка протрезвел!
