Покой и умиротворение царили в дворцовом саду, где каждый закуток был прелестен, каждое растение и каждый цветок радовали глаз, а то, что было создано человеческой рукой, казалось продолжением жизни, которую дала растениям природа. В зарослях тщательно (то есть незаметно неискушенному глазу) подстриженных садовниками кустов, усыпанных цветами, мелкими и крупными, прятались беседки, такие легкие на вид, будто их можно было поднять одной рукой. Сад, в изобилии украшенный дорогими и редкими растениями, представлял собой подобие большого лабиринта. Надо было хорошо ориентироваться в этом зеленеющем лабиринте, чтоб отыскать самые милые, самые укромные уголки.
В одном из таких уголков журчал ручей, берущий начало из широкой чаши, куда с негромким плеском рушились короткие и слабые струи фонтана, и через подвижный поток, который можно было преодолеть, сделав широкий шаг, был перекинут изящнейший горбатый мостик. В двух малых чашах из оникса, таких мелких, что там без труда могли купаться воробьи, стояла чистая вода, и почему она всегда оставалась такой прозрачной, знали только садовники, работавшие в этой части сада.
У фонтана цвели два великолепных розовых куста, и девушка, сидевшая на краю фонтана, рассматривала крупные алые бутоны, словно пыталась понять, действительно ли они хороши, как кажутся. На самом деле, ее, конечно, нисколько не интересовали цветы, просто она задумалась, и на что смотреть, не имело для нее значения. Черты лица ее обострились и стали неподвижными, ресницы оставались опущенными, так что теперь девушка напоминала изваяние, и лишь самый внимательный взгляд заметил бы, как ее грудь поднимает и опускает ровное дыхание.
Девушка была так прекрасна, что в первый момент увидевший ее мог бы решить, что любуется неведомой богиней. И вряд ли получилось бы понять, чем же именно она так привлекательна, почему столь совершенна. Может, гармония черт лица? Великолепие шелковистого потока черных, как вороново крыло, волос? Сложение, от которого у любого нормального мужчины голова пошла бы кругом? Сияние огромных, глубоких, как омуты, глаз?
В чем же вообще заключена женская красота? На этот вопрос так же трудно ответить, как и объяснить человеку незнающему, что такое любовь. Задай этот вопрос мужчине – и он, если наделен воображением и вкусом, задумается в замешательстве. Что привлечет его внимание в первую очередь, что породит пламя, охватывающее тело и душу, терзающее и дарящее наслаждение? Линия чистой, белоснежной шеи, или, может быть, мочка маленького, юного в своем совершенстве ушка, тонкое запястье и узкая, маленькая кисть с изящными пальцами и округлыми ноготками, стройная ножка, едва выглядывающая из-под юбки… Может быть, линия плеча, линия талии, переходящая в бедро, мягко задрапированная юбкой…
У девушки, сидящей у фонтана, все было безупречно. Особенно это бросалось в глаза потому, что она была одета не в платье, а в обтягивающий черный костюм для верховой езды и высокие черные сапожки. На широком, отделанном серебром поясе висел длинный кинжал, который при должной сноровке мог стать очень опасным оружием. На ее чистом, высоком лбу, прижимая волосы, красовался узкий серебряный обруч, больше ее одежду и облик не оживляло никаких украшений. Впрочем, она сама по себе была украшением.
Только в лице ее и во взгляде не было мягкости. Глаза ее казались холодными, а взор – твердым, как сталь, и из тех, что подчиняют людей, стоит им только встретиться с ним своим взглядом. Мужчине, который оказался бы хоть на гран слабее ее, рядом с этой девушкой было бы очень неуютно, а сравниться с нею по внутренней силе удалось бы далеко не всякому. Казалось, ее взгляд способен крушить камень – такой внутренней мощью он обладал.
Ее звали Монталй. Не прошло еще и месяца, как она короновалась на престол этого государства, такого огромного, что его размеры почти совпадали с размером единственного материка этого мира. Она еще не отошла от состояния лихорадочной одержимости, в котором находилась, пока боролась за него, хоть и не очень понимала, зачем ей нужна корона как таковая. Эта борьба стала для Монтале единственной дорогой к выживанию, с которой, однажды вступив на нее, уже больше нельзя сойти. И, самое главное, сам не замечаешь, когда и как начинаешь этот путь.
Когда-то, живя в доме своего учителя, наставника воинского искусства, одного из немногих бессмертных в королевстве, девушка считала, что вполне устроена в жизни. Это продолжалось до тех пор, пока на этот дом не напали люди короля. Монтале и двадцать, и пятьдесят лет спустя помнила, как бежала через поле на выручку учителю, но успела только увидеть, как его, так и не сумев взять в плен, просто прикончили – задавили числом. Девушку же, как и остальных учеников старого мастера, захватили и, перебив старших, младших продали с торгов.
Ей было тогда всего пятнадцать лет.
Она очень быстро поняла, что такое рабство, и раз и навсегда возненавидела этот социальный институт. Что ей оставалось делать? Едва только в мире назрело очередное восстание рабов, она кинулась в него с восторгом, подобным тому, которое испытывает наемник, набрасываясь на покоренный город. Не раздумывая о последствиях. Она готова была брать свою свободу силой.
Но что делать потом? Монтале не относилась к числу восторженных дур, и очень скоро поняла – любое восстание такого рода обречено на поражение. Вопрос лишь во времени. И единственный путь к спасению для тех, кто не может покинуть пределы мира – одержать окончательную победу, то есть, попросту говоря, захватить власть в королевстве. Тогда уж с местными несправедливыми законами можно будет бороться по-другому.
В первый раз ее спасло то, что в сколько-нибудь серьезное участие женщины в восстании никто не поверил. Второй раз случилось то же самое. Второе восстание, разразившееся вскоре после первого, было сравнительно небольшим, локальным. Монтале по воле случая оказалась близка к главе мятежа, и ясно видела, какие ошибки он допустил, но сделать ничего не мог. Так уж сложились обстоятельства, что во второй раз рабы рвались не к власти над королевством, а к вину, золоту и веселью самого низкого пошиба. По большому счету им хотелось не выжить, а отомстить. И предводитель не смог остановить насилие.
Тогда Монтале впервые заклеймили. Правда, клеймо поставили щадящее, высоко на боку, и так, чтоб оно особо не бросалось в глаза – пожалели дивную красоту пленницы. К удивлению девушки, ожог очень быстро зажил, и через несколько лет от него не осталось и следа. Правда, она быстро нашла тому объяснение – она уже знала, что бессмертна. А на бессмертных со временем все заживает. К тому же бессмертные сильнее, выносливее и ловчее смертных – немалое преимущество.
