Светлой памяти моейдорогой матери Натальи Игнатовны, посвящаю!
Если у человека есть сокровенная мечта, и он страстно желает её исполнения, то этот человек преодолеет все препятствия, какими бы неодолимыми они не казались ему, и непременно своего добьется…
Подобная история приключилась с добрым молодцем по имени Илья. Родом он был из села Карачарово, что под городом Муромом. Пришла к нему, горемычному, беда великая, и стал он, молодой да могучий, в одночасье, нехожалым. Разом сделались призрачными все его чаяния и надежды. А мечтал он быть первым заступником родной земли. Ведь всё было при нём: и силушка, и стать, и отвага, и великодушие.
Но несчастье, ненастной тучей накрыло, Илью. Овладело им глубокое отчаяние. Поначалу, он даже отринул от себя любовь своей зазнобушки Алёнушки…
Однако сломленным было только тело его, но не дух его могучий. Он всё надеялся на чудо. И чудо это случилось!
Однажды избу его сирую посетил странный, непохожий на других людей, человек и исцелил его от тяжкой немощи. Стал Илья прежним. Сильным, да пригожим. Сбылась, наконец, его сокровенная мечта быть заступником земли русской!
Оседлал он богатырского коня Бурушку и пустился дорогой прямоезжею в стольный Киев-град, чтобы послужить князю киевскому Владимиру Красно Солнышко…
Среди дремучих муромских лесов приютилась деревня, которая называлась Карачарово. Ничем особенным она не отличалась от десятков других, таких же, как она, деревень, рассыпанных по округе. Все они были сплошь деревянными и похожими друг на друга, как две капли воды. Ютились все они вокруг города Мурома. Город отличался от них тем, что был больше размером и имел храм. Всего один, но построенный не из дерева, а из камня. И эта архитектурная достопримечательность придавала городу особую важность.
Село Карачарово раскинулось на опушке леса, примерно в двух верстах от города Мурома. Это если идти прямо. А если петлять, минуя чащи, да буреломы, то набиралось гораздо больше.
Село располагало всего одной улицей и одним переулком. Не густо. Если рассматривать эту уличную сеть в градостроительном аспекте, то главным элементом её, конечно, считалась улица. Она тянулась от одного края села к другому, и была почти ровной. Если, конечно, не считать редких огромных валунов, которые посреди её намертво вросли в землю. Зато она была сплошь в траве-мураве.
Длинную широкую улицу с двух сторон украшали избы, которые не особо отличались архитектурными изысками. Изб набиралось несколько десятков. А может и больше. Их никто не считал. Избы были все деревянные. Крыши соломенные. Срубы из толстого бревна, крепкие. Окошки маленькие, похожие на амбразуры. А, может, они таковыми и являлись, чтобы, в случае чего, отстреливаться от супостата поганого. Окошки были затянуты бычьим пузырём. Избы разбросаны вдоль улицы «горохом». Кроме того, они были дополнительно соединены между собой ещё и народными тропами. Название улицы и номера у изб отсутствовали. Угадать где, чья изба, без случайной уличной справки, пришлому человеку было сложно.
Днём село выглядело пустынным. Почти все обитатели его уходили, кто на охоту, кто на пашню.
В одной из таких изб, на самом конце улицы, жил почтенный крестьянин Иван Тимофеевич со своей супругой, Ефросиньей Яковлевной. У них в семье рос сын. Вернее, уже вырос. Звали его Илья. Отец смотрел на него, и не мог нарадоваться: какой пособник по хозяйству! Одно загляденье! Детинушка вышел хоть куда. Что удался, то удался. Тут ничего не скажешь. Всё было при нём: и рост, и силушка, и мужская стать. Кудрявую головушку свою всегда держал прямо. Никогда и ни перед кем не преклонял её. Разве что перед батюшкой, да перед матушкой. И то от великого к ним уважения. Голубые глаза его смотрели прямо и бесстрашно. Взгляд приветливый и открытый. Улыбался редко. Только тогда, когда на то была веская причина. Зато улыбка была широкой и доброй.
Хотя, природа и наградила его большой силушкой, он никогда не обижал слабых, да сирых. Ко всем относился одинаково доброжелательно и кротко. И к человеку преклонного возраста, и к мальцу несмышленому. А уж как девицы-красавицы стали на него заглядываться, так об этом отдельная история…
Родители его, Иван Тимофеевич, да Ефросинья Яковлевна тихо радовались, глядючи на чадо своё единственное, чадо своё ненаглядное. Добрый работник вырос, да великой набрался силушки. И стал Илюшенька незаменимым помощником отца своего, в его тяжёлом крестьянском деле.
А труд крестьянский, тяжёлый и часто не благодарный, начинался ранней весной и заканчивался поздней осенью. И работы каждый божий день было непочатый край. Делать, не переделать. И труд этот крылся в том, чтобы, пядь за пядью, отвоевывать у леса дремучего полюшко, которое потом можно было пахать, да сеять на нём хлеб.
Нужно было корчевать вековые корни, да уносить их на край поля и бросать в овраг глубокий. И корней этих на полюшке было видимо-невидимо. Да толстые все и глубокие. А кроме корней были ещё и камни разные. Большие и маленькие. С малыми камнями справиться было легко. А вот для больших камней требовалась силушка, и немалая. Тяжело было Ивану Тимофеевичу управляться на полюшке, когда Илюшенька был малолетним. И пришло великое облегчение, когда он вошёл в силушку свою богатырскую.
Быстро стала двигаться работа по очистке полюшка. Спориться стала она. Илюшенька так работал, что его батюшка да матушка только дивились, да одобрительно переглядывались друг с другом.
Иван Тимофеевич радостно говаривал:
– Погляди мать, какой помощник у нас вырос! Какой кормилец появился на старости лет. Пригожий, да работящий. На такого работника можно смело доверить своё полюшко. Не подведёт он.
Ефросинья Яковлевна дополняла его слова:
– Отец, а молодец то какой наш сыночек. За такого всякая девица-красавица с великой радостью выйдет замуж! И будет она за ним, как за каменной стеной, жить и горюшка не ведать.
Иван Тимофеевич согласно кивал своею седой головой.
– Правду говоришь мать, чистую, как ключевая водица, правду.
А как шёл, как вышагивал Илья вечером по улице, после тяжкого труда на полюшке. Как шёл он к другим парням на опушку леса, чтобы поиграть, да повеселиться. Это, надо было видеть: каким, он соколом выступал! Словно и не было никакой усталости. Словно и не ворочал он день-деньской камни великие, да не выкорчёвывал корни длинные и глубокие.
Спина прямая, голова высокая, походка лёгкая. Белая рубаха туго обтягивает могучую грудь. Лапти лыковые, новые. Русые кудри шевелит вечерний тихий ветерок. Голубые глаза светятся. Идёт, одно загляденье.