Мы с ней шли в школу. Быстро, торопясь. Бёдра внутри бились друг о друга, было так неприятно. Ломкая, чёрно-белая часть меня хотела домой и боялась наказания. Тёплая юшка вытекала из трусов на бёдра от мысли о взбучке. Адреналин закипел возбуждённым желанием бежать и погас о невозможность это исполнить. Мы почти бежали, вжик вжик, раз раз, маленький марш маленьких ножек. Дурацкие плиссированные юбки! Ремни на железных пряжках по моде давили. Всё ёрзало, тёрло и было неудобным. Неудобство, как моё второе я.
Я любила её и была к ней привязана так, как может девочка в 10 лет, к своему единственному и верному другу, уже научившись любить и ценить, и нуждаться в другом человеке. Тёплом, искреннем и таким же, как ты. Я любила её. Мы вместе ходили в музыкалку, к одной учительнице по сольфеджио, жили в одном доме, в соседних парадных. Вместе сломали лифт и лазали в чужие сады за розами. Вместе чувствовали себя лишними в любой шумной компании, хотя жуть как хотели туда попасть.
Мы шли с ней сегодня на кладбище, за школу и дальше за посёлком лес. Лесок, посадочка. Но большая, путанная, дикая. За ней в падающих сумерках чернели терриконы, поблёскивали тускло-розоватым, шахта. Стволы шахт виднелись, колёсики, шестерни наверху – лифт, который спускал шахтёров под землю. Называется клеть. Было непонятно и страшно. Но мы не туда сегодня. Мы на кладбище. Место отдыха и прогулок. Уединение. За посадкой ещё маленький хутор, тише и заброшенней, уютней своим неустроенными дорожками, речкой-вонючкой, похожей на сточную канаву, яром и холмом. Хутор переходил в холм и улетал вверх плавно, в темноту кладбища. Кладбище разбросалось на вершине холма. Шахта была за ним. Люди ходили домой после работы через него. Вполне жилое местечко! Мы всегда сидели на склоне холма, кладбище было вверху за спиной, внизу хутор, потом чёрный провал леса, а за ним виднелся микрорайон. Девятиэтажки, наши дома. Хорошо было наблюдать, как загорались огни, вечер уходил ногами в ночь, покидал душу и туда заползали сырость и туман. Между оградками, памятниками каждый вечер струилась белёсая дымка. Страшно не было. Местечко было комфортным и душевным, туман совсем ручкой, домашний, почти свой и по имени. Никакой жути!
Но делаем одно и то же. Доходим ровно до середины холма и садимся спиной к оградкам. Я обещаю себе и кладбищу вернуться и погулять здесь снова, но друзья меня никогда не поддерживают в этом. Только она, Ленка! Она ходит со мной сюда. Она доходит со мной до этого места, выше нет, нет и нет. Пока договорились просто сидеть. Смотрим на темнеющее небо и проявляющиеся окна. Из-за перепадов высот и перспективы наша группа многоэтажек кажется другим миром. Кажется, мы видим портал в другой город и это вовсе не наши дома, а что-то вроде Москвы или Киева. Я рисовала этот вид жёлтой краской на чёрной бархатной бумаге, окна как жёлтые точки. С кладбища всё видится предметом искусства.
Итак, в школу. Утро. Серое, неприятное и холодное. Самое худшее утром – это холод. Вырывающий меня своими цепкими лапами, звонком будильника, ноющим голосом матери и тошнотворным страхом опоздать из объятий сна, постели и уединения. Вчерашняя ласка страниц книг стоит утром дорого. Это потом, очень скоро, я узнаю, что любая ласка строит дорого. А сейчас утро лишь расплата за чтение и общение с Ленкой. Ленка тоже стоит мне дорого. Хотя она одобряема моими родителями и эта дружба никого не напрягает и не смущает. Дорого стоит её внимание, компания, поддержка, за это я плачу часами одиночества, в утробе которого я могу почувствовать разницу между наличием Ленки и её отсутствием, между часами смеха с ней и походов по развалинам и километрами временной линии, когда её нет и когда тошнотворное бытие выворачивает мне всё нутро.
В школе мы были заодно, впрочем, как и везде. Я сжала в руке отвёртку, она украденный у старшего брата кастет. Наши щуплые тела с коричневых громоздких школьных формах сжались и напряглись. В этот раз пронесло. Ничего не случилось. Мы бросили наши портфели возле парты на третьем этаже и приготовились терпеть. Терпели весь день учёбы, чтения книг и занудства одноклассников. Вечером собрались домой. Но вначале нужно было зайти кое-куда. Мы вышли из школы очень быстро впереди всех, чтобы никто нас не заметил и не выследил. Мы были уверены, что проскользнули незаметно. Выбежали, повернули налево и за школу. Бегом, на спортплощадку с турниками, за кусты и на стройку.
Серая пыльная бетонная коробка будто ждала нас, приветливо разевая рот в радостной ухмылке. Она приняла нас в объятия, в своё уютное нутро, как мама-кенгуру детёнышей. Наша бетонная мама, место наивысшего покоя, оплот нашей безопасности. Я достала пачку. Мы взяли тонкую сигарету палочками, отломанными на кустах. Чтобы руки не пахли. А то влетит. Достали спички. Ленка держала первой сигарету между палочек, я зажгла. Она затянулась со знанием дела. Дым бесперспективно вонял и это облагораживало однообразие окружающего мира. Сизые кольца вылетели из её рта и она закашлялась. Я поцеловала её и забрала сигарету. Шорох заставил меня повернуть голову. Мы сидели у оконного проёма, а в дверях в конца большого пространства этажа стояла фигура.
*
Прыгать было нельзя, высоко, сломаем ноги. Сколько подобных нам погибло под такими недостройками, как эта. Они подошли все вместе, встали над нами полукругом. С одной стороны зияло окно пропастью. С другой шесть грубых тел. Мы бросились им под ноги. Проскочили. Проскочили. Жёсткая рука схватила её за волосы, больно дёрнула. Было обидно, ярость душила, ярость и страх за подругу, которую схватили за руку, но Лена вырвалась. Топот ноги, рука в крови, когда дёрнулась, больно, часть волос осталась в чужой руке. Пришлось опереться о пол, о битую плитку. Волос, рук было жалко! Страшно. И побежали вниз. Воображение рисовало, что будет, если поймают. Мы летели вниз, сложно, потому что слёзы. Душили, текли. Стыд и вина за случившееся. Как глупо попались! Боюсь, что отомстят. Поймают и отомстят – в другое время, по одиночке. Будут издеваться, унижать, бить, возможно, изнасилуют. Будут запугивать, пока не сломают. Сломать – это цель. Это уже было на этой планете не раз, такое постоянно происходило в этом маленьком унылом шахтёрском городке разрушенных степей, дурных генов отсидевшего отродья в местных зонах строгого режима и отсутствия всякого здравого смысла тут жить.
