9 лет. Много это или мало? Все разумеется зависит от того, что произошло за эти 9 лет. Казалось бы, если большую часть этих лет ты провел в анабиозной ванне, то вроде бы время не в счет. Но даже если ничего особенного для тебя не случилось, то все равно что-то произошло на Земле, которую ты оставил. Получается, что человек после девяти лет в космосе непременно испытывает культурный, психологический и прочий шок. Поэтому и запретили такие долгие экспедиции.
Конечно, это сейчас их запретили, но когда-то давно такого запрета еще не было. Хочешь на пару десятков лет в космос? Пожалуйста! Возможностей связи за пределом в пару световых лет без ретрансляторов не существует, сообщения посылать уже бессмысленно, они будут идти годы. То есть никто не знает, жив ты или мертв. И когда дело касается длительных экспедиций, то проще сразу считать, что мертв. Сами подумайте, даже если вы отправились на пять лет в поиск, никаких гарантий, что вы вернетесь у вас нет. Гарантий нет, только статистика, весьма печальная. И если вы не вернулись через пять лет, то через пятнадцать вас признают погибшим, по закону. Теперь представим, что вы совсем близко улетели – года на три. Ну, словно бы вышли в соседний супермаркет за хлебом. И вот: проходит пять лет, а вас нет; шесть лет, а вас нет; семь… Всем давно ясно, что вы не жилец. Скорее всего на вас упал вертолет. Каждому нормальному живому человеку в здравом уме и твердой памяти достаточно и пяти лет чтобы добраться до дома из соседнего супермаркета. Не так ли?
Тут-то и начинается самое интересное, ибо прошло девять лет и ты возвращаешься домой… Наверное не самый лучший из тех, с кем отправлялся в путь, но почему-то, по чьей-то неведомой прихоти, живой… И все что есть у тебя – это желание встретить людей знакомых и не очень, просто обычных людей, которым ты небезразличен, и можно наконец-то поговорить словами, которые язык разучился произносить за годы молчания, и надежда… что сокровенная тонкая нить, связывающая твое сердце с сердцем твоей возлюбленной… до сих пор не оборвана.
И видишь перед собой до боли родную планету с синими океанами, восходящую над зеленовато-серым с бурыми пятнами холмистым горизонтом Луны, когда до дома всего ничего – 20 часов перелета на лайнере! И перед бронированным окошком оператора улыбка сползает с лица и капает горячим воском в трепещущееся сердце, и оно замедляет свой бег, становясь все громче, отчетливее, как планомерные удары молота приговора, когда узнаешь, что допуск тебе закрыт.
– Ребята, вы не поняли, я же свой, я с Земли, к любимой спешу… Она же ждет меня, вы что, не понимаете? Девять лет… Вы знаете каково это ждать девять лет, как там в пространстве выживать девять лет?!
– Девять лет? Ха-ха-ха, не смешите меня!
– Она в Агентстве Поиска и Освоения работает, в западно-европейском филиале!
– Там что, все такие же чокнутые, сидят и ждут по девять лет? Ха-ха-ха!.. – ржет оператор-мальчишка, а затем вдруг замирает, становится серьезным и озабоченно спрашивает:
– Подождите. Вы кто такой? Поисковик? Фамилия, имя… Глеб Ефимович Одинцов? Вы, кажется, из той нашумевшей экспедиции к Веге?
– Я это. Конечно я! – у Глеба затеплилась надежда, что его признали и сейчас недоразумения исчезнут и все образуется наилучшим способом.
Глеб нетерпеливо сжимает в кулаке тщательно отглаженный накануне форменный поисковый берет.
– Ах, да. Конечно вы не в курсе… – кивает паренек. – Глеб Ефимович Одинцов… экспедиция к Веге… Но я не знаю КТО ВЫ СЕЙЧАС…
Повисает нелепая пауза.
– Извините, но паспорта гражданина Земли у вас нет… Да, разумеется, паспорта ввели, когда вас не было. Все, что вам требуется это: пройти идентификацию личности, взять направление с места работы, в данном случае от вашего комитета. Понимаете?
Глеб неуверенно кивает головой.
– Потом пройдете карантин… Так?
Глеб повторяет «ага, потом карантин». Нет, ну правильно, карантин должен быть обязательно по идее.
– Вот. Затем уже будет консилиум, ясно?
Ну конечно ясно, как не понять. Карантин же должен окончиться вердиктом врачей.
– Хорошо. И, если бог даст и черт не подведет, получите одобрение медицинского совета…
– И тогда к вам, так что ли? – спрашивает Глеб.
– Не-е-ет, – машет рукой паренек. – Затем вы подаете на паспорт, это несколько месяцев. Там очереди ого-го! И тогда уже, как будет паспорт у вас, делаете запрос на визу. Это тоже пару месяцев, плюс еще один карантин, консилиум, заключение… Но вот когда вам дадут наконец визу, вы и подойдете с ней к нам. И я буду знать, что вы – тот самый Глеб Ефимович Одинцов, вот ваш паспорт, вот ваша виза и так далее…
– Я уже прошел какую-то идентификацию, толком не знаю что это. Вот, смотрите, я соответствую себе на 97%! Этого не достаточно?
– Отлично, но честно сказать, результат не слишком э… хороший. Что ж, теперь вам надо направление с места работы, от вашего АКПО. Здесь могу помочь. Связать вас?
– Замечательно! Мать вашу! У вас сто Глебов Ефимовичей Одинцовых каждый день с Веги возвращаются, что ли?
– Порядок есть порядок, Глеб Ефимович. Вас с каким филиалом связать?
– С Восточно-Европейским.
И вот, когда на зловещем мерцающем экране видеокома появляется знакомое с юности лицо твоего начальника, ставшее уже в каком-то смысле родным (ведь это он провожал тебя в ту знаменитую экспедицию) получаешь по мозгам:
– Э… Глеб? Очень рад тебя видеть! Хорошо выглядишь! Послушай, Глеб, я не хотел бы тебя огорчать, тут кое-что изменилось и, прямо скажем, не в лучшую сторону. Видишь ли, я… не могу тебе дать направление на Землю. Пока никак. Извини. Такие порядки.
– Что? – голос Глеба растерян и еле слышен из сдавленного горла.
– Давай сделаем так, – немного бодрее продолжает начальник, приглаживая сначала седые волосы, а затем лацкан темно-бардового пиджака. – Мы можем тебя направить на околоземные колонии, на Марс или Луну… Полагаю, на Марс лучше. Там немного отдохнешь, разберешься, что к чему… Не обижайся, Глеб, при всем моем желании, в ближайший год точно на Землю допуск тебе закрыт. И не спрашивай, и не кричи… Я тут бессилен. Так решили там, – и Василевский (это фамилия начальника) выразительно ткнул пальцем наверх. – Извини, брат.
Глеб запрокинул голову и ничего там нового не увидел, кроме тех же звезд над прозрачным сводом внешнего Лунариума. Кто же там может что-то запретить ему? И этот мальчишка прыщавый за стеклом, столь хорошо осведомленный об очередности прохождения процедур допуска на Землю, собрав брови домиком, лишь развел руками.
