Дурь
Зелёный вынырнул из-за угла жёлтого, с проплешинами отвалившейся штукатурки, дома и вихляющей походкой направился к Никите. Дойдя до середины улицы, присел на корточки и уставился немигающим взглядом в покрытый паутинками трещин асфальт, затем мотнул головой влево-вправо, встал и поплёлся дальше. «Что это с ним? – подумал Никита, с интересом наблюдая за приятелем. – В шпиона играет, что ли… типа слежку выявляет? Вот придурок! Сам же недавно говорил, что менты в этот район редко заглядывают, а «чистильщики» ещё реже».
***
То, что район неблагополучный Никита слышал, но так… краем уха. В основном от друзей. И хотя в классе и училось несколько человек оттуда, он не придавал этому особого значения, считая, что жизнь в школе и вне её – это разные вещи. Там, за стенами, каждый вёл себя так, как считал нужным, школа же держала в узде определённых норм, правил и догм. И когда однажды одноклассница попросила проводить после занятий, приметив его интерес к ней, Никита, зная, что она из этого района, затоптался на месте, задумался в нерешительности, взвешивая «за» и «против». Уловив колебания юноши, девушка насмешливо заметила: «Что, испугался? А я-то думала…»
Такие вещи обычно сразу, словно обухом, бьют по мужскому самолюбию, не оставляя выбора. Хотя выбор, конечно, есть, но не в том возрасте, когда человеку нет ещё и шестнадцати, а юношеский максимализм хлещет через край. Естественно, для Никиты это послужило толчком к принятию нужного девушке решения…
…Когда они вылезли из маршрутки и направились вглубь района, переступив незримую границу, Никита внутренне уже смирился, надеясь на извечное «авось» – может и обойдётся. Не так страшен черт, как его малюют.
Давно перевалило за полдень и солнце, зная, что день скоро закончится, торопливо прижималось жаркими боками к стенкам многоэтажек, наполняя их теплом и ленью. Бабье лето вступило в свои недолгие по времени права.
«Типичный «спальник», коих сейчас расплодилось немерено, – размышлял Никита, шагая рядом с девушкой и ухитряясь поддерживать разговор ни о чём и одновременно разглядывать дома. – И чего это я придираюсь? Сам же в таком живу… но наш выглядит куда лучше и чище, да и людей на улицах побольше. Здесь как после Апокалипсиса – пусто». Свернув с тротуара и пройдя под аркой пятиэтажки, они вошли во внутренний двор. Девушка облегчено вздохнула:
– Ну вот, почти пришли.
Со скамьи у одного из подъездов поднялось несколько ребят-подростков и ленивой походкой двинулись к ним.
– Ты че, Машка, никак хахаля привела? – сказал один из подошедших, невысокого роста, голубоглазый, с рыжей чёлкой. – Можа познакомишь?
Засмеялся, оценивающе рассматривая парочку, и от этого противоестественного сочетания смеха и холода в глазах подростка, какой-то циничной расчётливости, словно перед ним были не люди, а манекены, Никиту в душе передёрнуло. Он зябко повёл плечами, удивлённо взглянул на спутницу: с чего вдруг Машкой назвали, в школе на Наташу вроде отзывалась…
Остальные тоже засмеялись, плавными отработанными движениями охватывая этих двоих в полукольцо. «Авось» не сработало, а значит, предстоит драка – до Никиты дошло сразу, но такой расклад его не устраивал, хотя предстоящей потасовки не боялся, ему хотелось тихо, мирно довести девушку до дома, напроситься на чай или кофе, а там видно будет…
Не получилось.
Голубоглазый перехватил взгляд юноши и, совершенно правильно угадав немой вопрос, злорадно произнёс:
