Глава I
Пари на пять пуговиц
Разноцветные новостройки закрыли вид на старый микрорайон. На красивом балкончике с коваными перилами висели застиранные на фоне свежей краски голубые ползунки. В открытых окнах мелькали фигурки. Ярик старался не приглядываться, но привычка смотрела за него: «Семьдесят, двое детей, дом под Дедовском и вышитый ослик».
– Полпуговицы за тобой со вчерашнего вечера. Отыграться попробуешь? – Васька-приятель тасовал колоду и тоже смотрел на новостройку, людей в окнах и ползунки на балконе.
– Сорок лет, двое детей, кандидатская и надпись: «Кристина дура» на гараже. Раздавай.
В одно предложение, бессмысленное, на человеческий взгляд, Ярик уместил всю биографию хозяина ползунков: сколько проживет и что после него останется. Не навечно, а лет еще хотя бы на двадцать. Дальше Ярик знать не может, чином не вышел.
– Значит, гараж не снесут и не отремонтируют. – Васька глянул на крошечную проржавевшую постройку внизу. Уж сколько демоны повидали и ремонтов, и новостроек, и сносов, а Васька испытывал странную привязанность к одинокому гаражу во дворе. На его низенькую крышу все время забираются, обрывая пуговицы, ребята из окрестных домов. Гараж – Васькино любимое «рыбное место», где можно набрать пуговиц.
Солнце отражалось в жестяной крыше торгового центра, освещало новостройки и угол пятиэтажки, ехидно подмигивающей из-за новых домов: «А вот я сейчас кому-то весь вид испорчу!» Из окон дома напротив сочились гордыня и зависть. Грешники всегда ходят сотнями, как солдаты, и все по форме одинаковые. Пехота – отдельно, у нее своя форма, отдельно кавалерия, у нее – своя. Своя у танкистов и авиации. А солдата-универсала – не встретишь: как надел одну форму – так тебе в ней и ходить. Вот и грешники – так же. Целый домин, квартир на пятьсот, а из каждого окна – гордыня и зависть, гордыня и зависть…
Ярик покрутил пальцами: «Эники-беники…», ткнул наугад в окно на первом этаже и приказал:
– Гнев!
За открытым окном на кухне завтракала семья: сонный мальчик лет двенадцати, мама в халате, папа с газетой. На блюдце в центре стола лежал одинокий последний бутерброд. По приказу Ярика в окно ворвался скворец, схватил бутерброд с тарелки и закружил с ним по кухне, ища выход. Птичка была маленькая, бутерброд большой, он перевешивал, тянул скворца к земле вниз головой, да еще заставлял странно прихрамывать в полете.
Сонный мальчик сразу проснулся и захихикал, мама перехватила его взгляд, увидела скворца и тоже заулыбалась. Ярик понадеялся на отца, но и тот не спешил брать на себя смертный грех: отложив газету, он с любопытством наблюдал полет воришки и хоть бы чуть-чуть нахмурился.
– Гнев! – Ярика раздражало, когда что-то не получалось, как следует. А, между нами, не получалось довольно часто.
Скворец-искуситель взмыл к потолку и, то ли от натуги, то ли задумал так, метко испортил чай главе семейства.
Хохот вырвался из окна, из которого минуту назад сочились гордыня и зависть. Хотел добавить гнев, а сделал только хуже.
– Все паясничаешь? – Деликатный, деликатный Васька, он всегда делает вид, что не верит в бездарность Ярика. Притворяется дурачком, якобы думает, что Ярик специально косячит, потому что хочет дурачиться, а не работать. Хотя в душе, конечно, Васька все понимает. Ходит за Яриком, как за маленьким, исправляет его ошибки.
– Я не хотел…
– Оправдывайся! Такую гордынку загубил! Папаша-то на днях получил новую должность и уже собрался избавляться от некоторых друзей по такому случаю. Увидел скворца, что-то свое вспомнил, смягчился…
– Вижу, – проворчал Ярик и зачем-то добавил: – Шестьдесят семь, один ребенок, татуировка на плече сторожа: «Коля».
– Ладно, – вздохнул Васька, – должен будешь. – И сам приказал:
– Гнев!
Где-то внизу взвыла сигнализация, другая машина подхватила, за ней – третья, четвертая… Какофония разных сигналов оглушила двор. Гнев хлынул из каждого окна: из новостройки, из всех окрестных домов и, кажется, даже с соседней улицы.
– Ну вот, другое дело, а ты все паясничаешь! – Васька самодовольно тасовал карты. – Играем?
Васька хороший друг, – для демона, конечно, – но в карты всегда жульничает. Вот только раздал, а у самого уже четыре туза – думает, что Ярик не видел, как он тасует.
– Пересдай.
– Извини. Я первый раз, честно! – Если Васька так говорит, значит – точно вчера жухлил. А Ярик задумался и не заметил, продул этому Ваське драгоценные полпуговицы. Для человека пуговица, может, и пустяк, но не для демона. У тех, кто знает цену всему на свете, вообще странные ценности.
Пересдали. Васька зашел с пиковой шестерки – точно видел, что у Ярика пик нету и один-единственный мелкий козырь. Пришлось взять. Уличать его в жульничестве второй раз было бессмысленно: Ярик не видел, и Васька отбрехается только так.
– Не передумал насчет плоти? – Васька понял, что Ярик его подозревает, и теперь заговаривал зубы. Ярик покачал головой и с двойной бдительностью уставился в карты. Но игра не затягивала, а Васькин вопрос прозвучал так до обидного буднично, как будто это легко – обрести плоть. Да если бы только обрести – в ней еще и жить придется! Болезни, голод и обязательное утреннее приготовление кофе, когда надо бежать по делам – вот что такое эта плоть. Но кто бы подсказал иной путь…
Нет, в аду хорошо кормят (кормили бы, если бы демоны чувствовали голод), но Ярик за несколько лет так и не свыкся со своим статусом. Не научился хитрить, искушать, даже к пеклу толком не привык. Он, как и все, поначалу думал, что это какая-то канцелярская ошибка и ему не место в аду. Но эти все быстро освоились, а вот Ярик – не смог. Не прижился. Даже из друзей нажил только Ваську, хотя такие мелкие демоны, как они, обычно ходят стайками.
Ярик хотел второй попытки. Пройти жизнь земную еще раз, да так, чтобы не оказаться после опять в аду. Ну или просто пожить на земле, хоть лет пятьдесят, без ежедневной работы и стыда за свою бездарность. Но чтобы демону попасть на землю, надо здорово провиниться. История со скворцом – обычный рабочий косяк, Гамигин и не заметит.
– Не передумал. – Ярик взял карту, и радостный Васька тут же насыпал ему еще. – Не место мне в аду, Вася, смотри какая здесь красота. – Он повел рукой, показывая на крышу, новостройки и застиранные ползунки на балконе. Но Васька видел только ползунки.
– Дурь, – авторитетно заявил он, побивая туза семеркой. – Блажь, с жиру бесишься. Начало века, все сами не свои. Аббадон знаешь, что учудил? Хочет свою армию на контракт перевести: сто пуговиц в год рядовым, триста – младшим офицерам. Значит, опять жди инфляции, а у меня все сбережения в Асмодей-банке…
– Убери. – Ярик подковырнул Васькину семерку. Достал он со своим банком. – Пока реформа-инфляция, давно бы все снял да вложил в дело.