ГЛАВА I
Если бы я была, к примеру, всемирно известной кинозвездой, блистающей на голливудских подмостках, или, скажем, совершила бы головокружительный карьерный рывок в более прозаичной сфере и стала самым молодым управляющим крупного банка, или, предположим, неожиданно вышла бы замуж за финансового воротилу и превратилась в расфуфыренную светскую львицу, не вылезающую с гламурных тусовок, тогда, вполне возможно, перипетиями моей жизни заинтересовались бы многочисленные охотники за сенсациями, и мне осталось бы лишь сделать выбор, на страницах какого из модных изданий самозабвенно изливать душу. Но рядовая домохозяйка из ничем не примечательного городка с двадцатитысячным населением априори не вызывала пристального внимания у представителей прессы, заведомо уверенных, что в такой глуши толком не происходит никаких действительно значимых событий, а единственным развлечением местных жителей испокон веков являются пьяные посиделки и бытовые сплетни. Будь у меня хотя бы одна близкая подруга, чтобы поделиться с ней своими мыслями, чувствами и проблемами, я бы скорее всего не испытывала столь болезненного одиночества, однако, после того, как моя наивная доверчивость обернулась горьким разочарованием в самом понятии женской дружбы, я с горечью осознала непреложную истину: быстрее человечество колонизирует обитаемый космос, чем отдельные индивиды перестанут задыхаться от черной зависти, распространять гнусную ложь и подло злоупотреблять оказанным доверием, бессовестно самоутверждаясь за счет чужих неприятностей. Несколько подобных инцидентов, случившихся практически подряд, заставили меня лишний раз вспомнить о драгоценном происхождении молчания и решительно ограничить общение с так называемыми подругами до обсуждения сугубо отвлеченных вопросов, никоим образом не касающихся моих взаимоотношений с мужем и прочих аспектов личной жизни. Я надела маску и с тех пор не снимала ее ни на мгновение, а моя семья давно считалась едва ли не образцово-показательной: в глазах окружающих, мы успешно преодолели неминуемый кризис первых лет брака, благополучно притерлись друг к другу и теперь старательно строили прочный фундамент счастливого совместного будущего. Справедливости ради стоило отметить, что с формальной точки зрения всё именно так и обстояло, а вот в реальности небо над нашим домашним очагом выглядело далеко не безоблачным, и, признаться честно, я не только никак не могла определиться, чья же в этом вина, но и невольно ставила под сомнения саму целесообразность бесконечного поиска правых и виноватых. Куда чаще я задавалась иным вопросом: а не зря ли я вообще вышла замуж, ну, или по крайней мере, не чересчур ли поспешила связать себя узами Гименея?
Всего каких-то пять лет назад я была свободна, как вольный ветер, гуляющий на раздолье чистого поля, я была полна надежд и планов, фонтанировала идеями и заразительно смеялась: не будучи удивительной красавицей, я привлекала мужчин непосредственностью поведения, искренностью улыбки, верой в чудеса, способностью видеть в людях только хорошее… В девятнадцать всё вокруг казалось мне прекрасным, для меня были открыты сотни дверей, однако, я зачем-то шагнула в первую попавшуюся, и не сразу сообразила, что попала в западню. Но, как это обычно и бывает, прозрение наступило слишком поздно, да и то, быть может, это я не умела ценить выпавшего мне счастья в лице преуспевающего супруга-бизнесмена и безбедной жизни за границей? Не умела адекватно воспринимать «земные радости простые» и тайно лелеяла поистине кощунственные мечты сбежать из своей позолоченной клетки – подальше от Ор-Эркеншвика, подальше от Эберта, подальше от сытого, обеспеченного, стабильного, но при этом непостижимо бессмысленного существования.
Когда мы впервые встретились с Эбертом, командированным в столицу по делам компании, где он в то время работал, ему уже исполнилось тридцать пять, за спиной у него был неудачный семейный опыт и двое детей от бывшей жены, тогда как я буквально только что поступила на первый курс факультета журналистики, и мои мысли целиком занимала учеба. Я со школы неплохо владела английским, а в образовательную программу выбранной мною специальности также входил немецкий, и найти общий язык с Эбертом у меня получилось с непринужденным изяществом. Узнав, что в довершение ко всему, я еще и на треть немка по национальности, Эберт окончательно воодушевился, и наш роман начал развиваться семимильными шагами. В итоге от дня знакомства до дня свадьбы прошло меньше года, я стала официально именоваться фрау Беатой Штайнбах, получила вид на жительство в Германии, и поселилась в старинном двухэтажном особняке, принадлежащем моему мужу вместе с земельным участком и автоматически возводящем Эберта в ранг состоятельных жителей Ор-Эркеншвика. Объективно, на новом месте всё сложилось для меня чуть ли не идеальным образом: благодаря наработанной еще в столице базе, я довольно быстро преодолела языковой барьер, как правило, служащий основным препятствием на пути к интеграции в немецкое общество, природной коммуникабельности у меня тоже было не отнять, а готовность губкой впитывать новые знания помогла мне освоиться среди господствующих в Германии порядков. За медовый месяц мы с Эбертом исколесили без малого всю Европу, и ничего не предвещало появления туч на горизонте нашей любви. Впрочем, а была ли изначально между нами любовь или все-таки в глубине души каждым из нас двигали весьма прагматичные мотивы, а взаимная симпатия и физическое притяжение лишь составляло приятный бонус к обоюдно полученным от этого союза выгодам?
Юная студентка из семьи со скромными доходами, словно в сказке, стала женой богатого иностранца и на зависть всем вокруг укатила на ПМЖ в Европу, разве это не история современной Золушки? И ладно бы, иностранец был стар, толст, противен и лыс, но к внешности Эберта не смог бы придраться даже самый въедливый критик – в придачу к тому, что мой муж был сложен, как Аполлон Бельведерский, в его облике сквозила притягательная уверенность в себе, помноженная на холодную, преисполненную чувства собственного достоинства красоту. Эберт был выше меня на две головы, он без видимых усилий поднимал меня на руки и играючи кружил по комнате, а я заливалась беззаботным смехом, ощущая себя под надежной защитой. В свою очередь, жутко уставший от воинствующего феминизма своих чрезвычайно эмансипированных соотечественниц Эберт убежденно считал, что молодая неопытная девушка из бывшего СССР станет для него наилучшей спутницей жизни. Наверняка, Эберт мнил себя Пигмалионом, ваяющим из меня персональную Галатею, для достижения поставленной цели он не жалел ни времени, ни денег, но, к вящему сожалению, запоздало обнаружил, что исходный материал ему достался не особо пластичный.
