– А-а, помогите! Тону-у! – послышался отчаянный вопль с реки. И он донесся также и до ушей двух приятелей, хормейстера областной филармонии Семанина Сергея Федоровича и ведущего солиста ансамбля песни и пляски «На зорьке» Чебутько Григория Захаровича. Они этой вечерней порой засиделись на лоне природы, неспешно попивая коньячок и чинно беседуя.
– Вы слышали? – насторожившись, сказал Чебутько. – Кричит вроде кто-то.
– Кричит, – согласился Семанин. – Баритон. Хотя сбивается на тенор.
– А-а, кто-нибу-у-удь! – вновь возопил голос.
– На драматический тенор, – прислушавшись, уточнил Чебутько.
– Мама-а! Погиба-ю-ю! – надрывался утопающий.
– Да нет, вот теперь перешел на бас, – удивился Семанин. – Причем, вибрато, вибрато-то у него какое! С таким грудным регистром я бы поработал.
– Ай-я-я-й, люди добрые! – завизжал тем временем все отдаляющийся голос.
– Поразительно! – покачал головой Семанин. – У этого товарища отличные природные данные! Слышите, Григорий Захарович, как он легко с баса-профундо перешел на дискант? Вот это я понимаю – обертон! Вам этот голос не знаком?
– Нет, не слышал такого, – немного подумав, честно признался Чебутько. – Возможно, какой-нибудь самородок из районной самодеятельности, решил порепетировать на лоне матушки-природы.
– Ну так, пойдем, глянем, кому принадлежит такой чудный голос? – предложил Семанин.
– Ну, насчет чудного… не знаю, я бы поостерегся – ревниво сказал Чебутько. – Перспективный, скорее. Что ж, пойдемте, посмотрим…
Приятели встали с примятой травы, неторопливо прошлись по берегу реки в одну сторону, в другую. Но в сгущающихся сумерках на водной глади никого и ничего не было видно и слышно.
Потоптавшись еще с минут пять на кромке берега, Чебутько и Семанин, повернулись друг к другу и беспомощно развели руками.
– Через двадцать минут Николаша за нами приедет, – сказал, посмотрев на часы Семанин. – Что, Григорий Захарович, будем закругляться?
– Да, пожалуй, – кивнул лысеющей головой Чебутько.
Шурша травой, они вернулись к месту своего пикничка.
Чебутько, разлив остатки коньяка по пластмассовым стаканчикам, потянулся своим к Семанину:
– Ваше здоровье, Сергей Федорович!
– Прозит, – церемонно сказал в ответ Семанин.
Они чокнулись и допили коньяк, бросили в рот по дольке лимона и дружно зачмокали, втягивая в себя вяжущий и освежающий сок.
Квакали лягушки на соседнем болоте, ухала выпь. На чернеющем небе появились первые звезды. А прежнего тоскующего голоса больше так и не было слышно.
– Пропал, – вздохнул Семанин.
– Что вы сказали? – вздрогнул заглядевшийся на стреляющий искрами костер Чебутько.
– Талант, говорю, какой в человеке певческий пропал, – с сожалением повторил Семанин.
– Почему пропал? – возразил Чебутько. – Если это настоящий талант, то он обязательно выплывет. Но где же наш Николаша? Уже двадцать минут, как должен быть здесь.
– Запаздывает, – огорченно сказал Семанин. – На него это не похоже. А я обещал жене ровно в десять быть дома. Сейчас волноваться будет.
– Да вон он, едет! – радостно воскликнул Чебутько, увидев быстро приближающийся по прибрежной грунтовой дороге свет автомобильных фар и ровный гул мотора.
– Ну, и где тебя черти носят? – с укоризной сказал своему водителю Николаю Семанин, когда тот, хлопнув дверцей филармонического микроавтобуса, вышел к ожидающим его приятелям.
Волосы у шофера были мокрые.
– Не поверите, – возбужденно сказал своим обычным скрипучим – как железкой по стеклу, – голосом Николаша. – Выехал-то я к вам даже раньше, чем договаривались. Жарко же, дай, думаю, окунусь у бережка. Да ногой в яму попал, оступился, тут меня течение и подхватило. И как понесло-понесло! А я плаваю-то чуть лучше топора. Ну и давай на помощь звать. И ведь никого! А вы что же, не слышали, как я кричал?