Виолетта Лосева - Два Виктора и половинка Антуанетты

Уличные страсти и театральный быт прекрасно уживались под одной крышей…

«К сожалению, этим начинается и заканчивается то, что прекрасно уживается здесь», – подумала крыша…

– Этого не может быть! Так не бывает! – шепнула девушка своему спутнику в третьем ряду зрительного зала.

– Не может быть! Не бывает!

– Не бывает!

Слова прошелестели по рядам, как тяжелый вздох.

Симпатичная мадам в ложе бенуар сделала губки бантиком и повернулась в профиль. Зачем? В театр она ходила со своей подружкой, которая уже тридцать лет назад подтвердила, что ее профиль – великолепен, а умение делать губки бантиком доведено до совершенства, но это не помогло ни той, ни другой…

– Так не бывает, – вздохнула подружка и поправила очаровательный шарфик, которым она успешно прикрывала свою шейку. Шарфики играли в ее жизни немалую роль. Это была верная подружка, которая все еще могла себе позволить показывать зону декольте, но при этом нужно было, все-таки, носить легкий шарфик. Сами понимаете, зачем…

– Этого не может быть, что-то мы перемудрили, – подумал суфлер в будке, листая текст пьесы, который он знал наизусть уже несколько лет. Это был специалист своего дела: он не только подсказывал реплики актерам, но и делал правильные акценты. И не только актерам. И не только по тексту.

Главная героиня встретилась глазами с молодым человеком, сидящем в первом ряду партнера и, буквально, забыла куда шла…

«И тут я забыла куда шла», – подумала главная героиня, потому что софиты мешали ей точнее рассмотреть глаза этого зрителя.

Кроме того, она знала, кто именно должен был сидеть на этом месте.

Глаза, вероятно, были зелеными…

Хотя… Что она могла рассмотреть со сцены?

Амплуа гуляло само по себе, зная, что в нужное время оно совершит посадку в нужном месте.

В театральном кафе солидные люди вели умные разговоры, потому что днем они уже заглянули сюда на бизнес-ланч и подумали – «А ведь совсем неплохое местечко – посидеть, поговорить».

Зеркало в кафе прислушивалось к тому, что происходит за стенкой, в зрительном зале, и беззвучно вздыхало – увы, зрители театра и посетители театрального кафе уже много лет «не дотягивали» …

Парочка у стойки смотрела на портрет Станиславского, вряд ли узнавая его, и держалась за руки.

– Так не бывает, – сказала она.

Даже не сказала, а промолвила.

Хотя, нет… Если бы она промолвила, ему бы пришлось ей внимать, а он просто слушал. Причем, слушал достаточно рассеянно.

В воздухе летали впечатления.

Василий Иванович так внимательно следил за действием на сцене, что его гражданская жена (другими словами – любимая) поневоле подумала «Кажется ему безразличны и моя прекрасность, и моя загадочность. Хорошо, что у главной героини коротковаты ноги…»

Мама Василия Ивановича так любила цветы, что, давая имя сыночку, выбирала между именем Роман (чтобы был Ромашкой) или Василий (чтобы был Василек)… А потом, когда он в детском саду спросил «А кто такой Чапаев? Надеюсь, это хороший человек?», – было уже поздно учитывать, что папу Василька звали Иваном…

Гражданская жена Василия Ивановича находила это очень милым. Она и его самого находила очень милым и, единственное, что ей не нравилось – это название роли, которую она играла в данный момент. Подруга, сожительница, да и «гражданская жена» – это было не о ней…

Слово «гражданский» у нее противопоставлялось слову «военный», так как она выросла в семье офицера, поэтому она писала роман под рабочим названием «Гражданский бракЪ» (именно так, с буквой «Ъ» на конце)», но для себя предпочитала придумать другое название для своей роли.

Дело, впрочем, было не в названии, а в сути, но… поскольку действие происходило в зрительном зале, то название тоже имело значение…

Или играло роль…

Что, в большинстве случаев, одно и то же…

– Так не бывает! Этого не может быть! – мелькнуло в зеркале.

– Я чертовски хорошо выгляжу, – подумала Антуанетта, и это ее ощущение пошло по рядам, извиваясь и прикасаясь к незамысловатым нарядам зрителей.

Да, ушли безвозвратно времена боа и вечерних платьев с голыми плечами в театре.

Ушли безвозвратно.

– Так не бывает, – думало шикарное вечернее платье много лет назад. Но об этих мыслях догадывалось только зеркало в гардеробе, которому тоже пришлось немало повидать на своем веку.

– Увы, так не бывает, – вздохнула генеральная репетиция. Она неплохо знала законы всех жанров и уже не могла полагаться только на судьбу.

– Любовь и ненависть – это бутафория, – глубокомысленно повторил на сцене лирик по сути, но герой-любовник по призванию, – Освободите сцену от бутафории – и ничего не останется.

– Так не бывает! Этого не может быть! – воскликнула в ответ его жена по ходу пьесы, сжимая в руках шелковый платок, который, кажется, был позаимствован у Дездемоны и попахивал чужими духами.

Воскликнула со слезами.

Слезы были настоящими.

– Что-то должно оставаться, – глубокомысленно заметила Нора, которая в данный момент прихорашивалась в гримерке, – Не может быть, чтобы чувства просто растворялись в космосе…

– Что-то должно оставаться, – промелькнула мысль в зеркале, ловя взгляд молодой дамы, которая шла по жизни с девизом «Все плохо», но очень хотела от этого избавиться, и именно для этого ходила в театр.

– Не может быть, чтобы все проходило бесследно, – ощутило впечатление в конце второго акта, – где-то во Вселенной должно быть место, где оседают эти пылинки… Иногда они кружатся в воздухе… Иногда прилетают сюда…

– Папа, это – Оля, – в антракте сын Василия Ивановича представил отцу свою подружку. И пояснил: – Моя любимая девушка…

Все мило заулыбались. А мальчик продолжал:

– Оля, это – мой папа. А это – Елена… Любимая девушка моего папы…

«Как просто и как безусловно, – подумала Елена, – Так вот же оно: любимая девушка моего папы… Это и есть я…»

– Пора, – подумал второй звонок и затрезвонил так, что все встрепенулись.

«Вместе хорошо, когда мурашки от одного и того же бегают» – эту мысль драматург повторил несколько раз, понимая, что если вкладывать ее в уста какого-нибудь персонажа, то нужно будет сделать так, чтобы она звучала поизящнее.

Однако, бабочки в животе и тараканы, уже порядком надоели.

Тем более, главное здесь были не мурашки, а то, от чего они бегали.

– Это непредсказуемо, – запищали мурашки, – мы и сами иногда не знаем, куда и от чего бежать.

– Так и должно быть, – мнение главного героя попыталось поставить точку в этой странной беседе.

Но…

– Так не бывает! – впечатление хорошо понимало, что оно накладывается на очень разные основы, и не отвечало за то, что получалось в результате. Главное было – остаться…

– А ведь нас не вписали в мизансцену, – возмутились мурашки, – Ну что ж, нам ничего не остается делать, кроме как бежать куда хотим.