«Язовунапомощь–всевидятштурм»
Соне Князевой не повезло родиться в эпоху ломки культурных кодов, когда сама языковая стихия перенасыщена новыми смысла- ми и иноязычными вкраплениями, зачастую не означающими ничего, кроме слепого неу- клюжего перевода существующих понятий. Сама она при этом – представитель «растерян- ного поколения», бегущего от консервативных норм прошлого, но зачастую прибегающих в пугающее ничто, в еще не сформированное новое. Не случаен выбор имени книги: «Двад- цатые годы». Это и описание времени, и отсылка к возрасту поэта.
Им, сегодняшним, кажется, еще труднее, чем рок-тусовке предыдущих поколений, во многом выросшей из западной протестной молодежной культуры: тем хотя бы было на что опереться.
давай угоним трамвай
и подорвём планету.
нам нужно решительно
что-тоделать,
ведьнаподходемай, – пишет Князева в одном из своих самых ярких стихов.
Про рок-тусовку я упомянула не случайно – Соня Князева неуловимо напоминает Янку Дягилеву: их поэтический язык, строй стихов совершенно различен, однако темперамент, страсть, сила высказывания почти идентичны. Как и без- надежный поиск себя, своего места в мире, от- чаянно не соответствующем представлениям об идеале. А главное – потребность в любви, требование этой любви от Бога ли, людей ли… Иногда стихи Князевой – даже не горький призыв Янки, а яростный вопль Дженис Джоплин или юного Маяковского:
…к чему мне твои любёночки?
мне бы дали любяща,
распластавши во всю кровать,
тоионотоже,ручаюсь,
меняодну,крохотную,
небудетполностьюпокрывать.
Князева пока еще не освоилась в мире, где, кажется, рушатся все понятия о добре и зле. В этом мире не очень ясно, каких из библейских истин следует придерживаться, чему отдать предпочтение – Богу или человеку. Но инстинкт подлинного поэта ищет, не переставая, смысла и порядка, веры и милосердия, не изуродован- ных ни старым сектантством, ни новым.
скоропостижно родившись
не знаешь теперь–куда.
богстроиттебемножество
баррикад.
бог целует тебя,
говорит–давай.
ночегодавать?
Я вижу в молодом поэте огромный потенциал. Ей, пожалуй, необходимы поэтические семинары, которые, кстати, могут и погубить зарождающиеся ростки нового, но в случае Князевой скорее разовьют, потому что в ней есть правильное упрямство и достаточно сил, что- бы отстоять собственный взгляд на мир. В ней нет подражательности, присущей начинающим: ее любимый Бродский не ночевал в ее стихах, разве что в единственной метафоре про глаза цвета паленой водки – бессознательная отсылка к «Любовной песне Иванова». Зато есть в ней доля здоровой иронии по отношению к себе, чего зачастую так не хватает молодым поэтам.
пересекай наискось площади,
разрезай их воздухбескомпромиссно.
будто площадь – стекло,
а ты–молодой алмаз,
из которого ничего другого
невышло.
Я очень надеюсь, что со временем из «молодого алмаза» сумеет выйти бриллиант, который займет свое место в современной поэзии. Каждому времени – свои поэты.
О.Родионова
***
скоропостижно родившись,
не знаешь теперь – куда.
бог строит тебе множество баррикад.
бог целует тебя, говорит – давай.
но чего давать? кучу ошибок,
исписанных черновиков?
бог проглядел,
а был ли с тобою бог?
доволен ли он, что ты ничего не чувствуешь?
бога спасает
только
его отсутствие.
***
забегая в метро на Маркса,
не нашла себе места (в вагоне ли?),
прислонившись к «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ»,
попрощалась со станцией ладонью.
устремляясь в тоннель под Sting’a,
параллельно и внутрь сознания,
ощущаю себя пластинкой
неизвестного
года
издания.
***
мы здесь цинично обсуждали Ницше,
с той девочкой с глазами васильков,
она всё так же презирает принцев:
«провинция – любовь без дураков».
мне здесь поэт в спортивках-адидасах
готовил ужин, как была в гостях.
он говорил, что жизнь – она напрасна,
что я красивая, мне многое простят.
а я не знаю, сколько здесь пробуду,
и сколько реплик здесь осталось мне.
я город Б люблю, и помнить буду
с приятным горем счастье этих дней.
***
неделя до вылета
в город извечных туч,
изувеченных куч
поэтов, художников,
гитаристов,
выпивающих в районе Думской
по триста,
не знающих, для чего
рисуют картины,
пишут свои стишата,
вроде и надо,
а вроде это не дело.
вроде не этого бы хотела мама.
(мам, ты хотела,
чтоб я была поэтом?)
чтобы в час ночи срывалась, спасая новых.
чтоб под глазами чернь, будто мазут.
чтобы в заметках нервозно писала слово,
которое, если забыть, будто бы украдут.
вряд ли хотела,
но вышло дитя-оплошность.
ложных надежд совокупность
и нервяков.
мам, понимаешь,
моя основная сложность
в том, что я каждому
буду писать про любовь –
и буду права,
ведь искренне буду верить,
и ветер будет путаться в волосах,
когда на Думской в марте или апреле
буду шататься и всё воспевать в стихах.
***
я не видела Питер
ни разу таким солнечным,
и Нева не была
ни разу настолько синей.
этот город всегда
был во мне осколком,
но сегодня я для него
недостаточно сильная.
он не встретил холодом,
не встретил своими ветрами,
но тело стынет,
хоть и в груди пожар.
я иду по улицам,
ищу бога между церквями,
чтобы узнать,
зачем он меня звал.
***
погрязнуть и скучать.
достать чернил и плакать.
(тут Пастернак отвесит реверанс).
когда доеду до метро Парнас
за мной увяжется хроническая слякоть
и заберётся на мою кровать.
скучать и грязнуть,
грязнуть и скучать –
такая поэтическая доля.
но если нежность обернулась болью,
пора стихами заплевать тетрадь,
а значит, жизнь не будет слишком праздной.
достать чернил, реветь,
реветь и доставать чернила.
пытаться написать стихи другим.
но у прохожих всех глаза твои.
они проходят рядом, но всё мимо,
а лучше б мимо ты или апрель.
***
когда-нибудь,
предав свою мечту
о коммуналке
с люстрой, как в театре,
я прошлые стихи прочту,
и не найду в словах
ни капли правды.
***
И.Б.
пока есть куда выходить подышать океаном,
кажется, смысл ещё остаётся
перебинтовывать свежие раны
на руках, с которых спадают кольца.
и может, любови больше не любят финики
и больше не чиркают что-то в блокнотиках.
остаётся идея писать лирику,
даже если полмира против.
впереди, если есть полчаса в запасе,
можно с плеч скидывать груз.
закаты в партере всегда прекрасны,
особенно там, куда не вернусь.
время запомнит своё бесправие,
я запомню твое лицо.
есть в Петербурге площадь Восстания,
а в Барнауле – только Павших бойцов.
***
в зелёных видеть
отчётливо карие.
сбегать из города,
где не ходят даже трамваи.
четыре года хоронить память,
чтобы потом
в первый день лета
стоять, выпекать блины.
и, в общем-то, в этом
нету ничьей вины –
глупо кого-то ругать,
если точно его любил.
но как объяснить
это
больному сознанию?
я не знаю,
как объяснить,
что человек был,
и теперь о нём –
только в прошедшем времени.
***
Барнаул, Рубцовск,
Славгород, Бийск –
какая разница:
сталинки, новострой,
если выезд из –
