Первая половинка
И колдуньи хотят любви
Сказки всегда начинаются там, где рождается свет. В старой деревне, в развалинах замка, болоте. Там, где надежды на лучшее тысячи лет нет, и могло бы не быть. Но разложим по нотам.
В темном дремучем лесу, где и куст не скрипит, где царит тишина, оглушая своей немотою… Зазвучал детский крик, разрывающий сердце всхлип, разрушая загадочность леса, его дремоту.
Ветви дуба малютку гладят своей листвой, соловьи ей поют колыбельные, лисы – кормят. А волчица – подругой стала. Девчонке год. И вернулась хозяйка в чащу. Звалась Ягою.
Её поступь – легка, отважна, коса – длинна, ярким светом глаза искрятся. И смех – искрится. Взяла в дом эту девочку, Ладою нарекла. И впустила в избушку подругу её – волчицу.
Расцветает малышка Лада, весь любит мир. Её волосы – пламя, кожа – то снег, то жемчуг. А глаза – раз посмотришь, и выбьешься вмиг из сил, коль захочешь забыть. Тебе уже помнить нечего, кроме этой улыбки – нежной и колдовской, её тонкого стана, запястий, любого слова. Этой девочке двадцать. В ней говорит покой. А сама она – сила, и ничего другого.
А волчица та – вечно рядом. Заклятый враг для того, кто захочет сделать малышке больно. Они с детства всегда неразлучны, и это знак, называть эту дружбу – истинною любовью.
Раз пошла моя Лада к речке, гадать на свет, что в груди разольется, когда повстречаешь друга. Ей уж двадцать, а милого сердцу всё нет и нет… Без конца утешает волчица свою подругу.
Но все без толку. И колдуньи хотят любви. Чтобы сердце запело, глаза – засияли ярче… А пока ты одна – гадай на воде, крови, птичьих перьях… Она гадает, а после плачет.
Вдруг завьюжило, небо – меркнет, и лес – замолк. Тихой поступью к ней подходит красивый парень – и косая сажень, и рядом с ним – серый волк. Улыбается смело и ей колечко дарит.
Лада робеет, краснеет, молчит в ответ, отступает к реке. Парень подходит ближе. Говорит, что она у него изнутри горит. А когда она рядом – он смелее, умнее, выше.
А когда она рядом…
Парня зовут Рамир – чёрный волос, небесный взгляд, если падать – омут. Он бы смог заменить, наверно, ей целый мир. Он бы смог заменить. Или стать ей как цепь, как хомут.
И забилось сердечко девичье из груди. Теребят руки волосы, губы – заклятья шепчут:
«Сбереги меня, Мать земля моя, сбереги…
Помоги мне понять, что сделать, чтоб стало легче».
А Рамир улыбается, и волк отступает в лес. Там волчица резвится, дышит теплом и негой. Лада падает в реку. Слышат тягучий плеск и волчица, и мавки, и, кажется, даже небо.
Говорить ли о том, что сказки всегда с концом?
У Рамира – надёжный стан и родные руки. И сдается Лада, пленённая молодцом. Нет приятней мелодий, чем речи любимой звуки.
И сдается Лада, и волчица её сдалась. Молодой серый волк – защитник, отважный воин.
И не важно, с чего история началась, Если кончилась сказка верной людской любовью.
Зря я тебе доверилась. Только пороги пройдены, сброшено платье девичье, косы расплетены. Была бы я б птицей гордою, только… я подневольная, клетка мне – взгляд настойчивый, держит, так и держи.
Ворон кричит, метели бьют, ставни закрыты холодом. Пальцы немеют, сердца стук тише всё с каждым днём. И я склоняю голову, слабая и покорная слову любому, взгляду ли, что словно бьёт огнём.
И я склоняю голову, перед тобой колени гну. Май, только ночь белым-бела от снега и от ветров… Заледенели волосы, руки, и скоро я к утру стану лишь снежной девою с инеем от оков.
Имя моё потеряно, ты называешь милою, место – в твоей постели и знаешь, как быть рабой? Нет, я молчу, прости меня. Рождаются молчаливыми те, для кого у Одина вдруг не хватило слов.
Зря я тебе доверилась. Только теперь в родном краю ты – самый храбрый воин, ты – хозяин и господин. Никто не поможет мертвой стать, просто выкупить жизнь мою…
Послушна тебе я, викинг мой, до самых своих седин.
Мы друг друга теряли пару веков назад:
На кострах инквизиций, в чёрном глухом болоте.
Я тебя отпоила настоем душистых трав.
Ты меня опоил, а после оставил в поле,
Полном душащих, душных, самых кошмарных снов.
Безобидный цветок дурманом вонзался в кожу.
Утекала сквозь пальцы жизнь, я – свободная от оков
Твоей нежности – умирала. Всесильный боже!
Мои руки бледнели, сквозь них прорастал ковыль,
Моё тело полынью пахло, степной травою…
И мне снилось, что ты ни капельки не любил.
Так и было. И я сроднилась душою с полем.
И теперь – я танцую, сможешь остановить?
Сможешь вихрем, как я, в страстном кружиться танце?
Докажи, что достоин. Достойного отпустить —
Дело чести. Иначе – смерть. Начинай сражаться.
Вместо копий и стрел, рапиры – отважный шаг,
Силуэт рассыпается солнечными лучами…
Я танцую смелей и нежнее, мой милый враг.
А ты медленно – медленно з а с ы п а е ш ь.
Если хочешь – попробуй сдаться,
Если сможешь – попробуй уйти.
Я тебя научу расставаться
С болью той, что лелеешь в груди.
Если хочешь, я стану Евой,
Стану яблоком или раем.
Ты – моим первородным грехом,
Моим центром, началом, краем.
Я не часть тебя, не ребро твоё.
Мы равны в этой битве, милый.
Я Адаму жена, но тепло своё
Для тебя одного хранила.
Нас рассудит Бог, но ему ль судить?
Что он знает о нашей страсти?
Это если огнём душу мне спалить,
То и пепла ты будешь частью.
Это если тебя называют тьмой,
Значит свету не зваться светом.
Если хочешь ты, остаюсь с тобой,
Не боясь предстать пред ответом.
Но не хочешь ты и, наверно, прав.
Ты не змей, да и я не Ева.
Только пальцы сжимаю опять в кулак,
Проклиная тебя и веру.
Только ты всё равно остаёшься мне…
Я тебя научу прощаться
С этой болью, имя которой – гнев,
И не смей никогда сдаваться!
С этой болью, имя которой – боль,
Ты, я знаю, можешь быть сильным.
Не кричи, когда повторяю «мой»,
О тебе с древних пор просила.
Богом я прощена, и простил Адам.
Оставайся со мной, любимый.
Я тебя никогда теперь не предам.
Я – ребро,
Но Адаму ребро,
А тебе я – сила.
Я в Касьянов день разведу костры, пусть горят огнём неуёмных душ. Ты была сестрой – больше нет сестры, только ветки рук и немая глушь. Только неба щит да лазурный меч, под ногами – ночь плачет янтарём. Твоя боль утихла и стала легче, а теперь – горишь и сама огнём.
Пусть снега сметут угольки с ресниц, белый пепел с плеч звездопадом вниз. И теперь ты – клин перелётных птиц, пред которым падать и падать ниц.
А моя коса рассекает ночь, этот воздух хлад и дрожит в руках. Ты была – невеста, подруга, дочь. А теперь ты мой постоянный страх… Страх забыть долги и отринуть боль, изувечить жизнь и продать за грош. Вот и жгу костры да по кругу соль. Вот и жду опять, что ко мне придёшь.
Я в Касьянов день разведу костры, пусть горят, сжигают немые души. Ты была сестрой – больше нет сестры, только память снова набатом глушит.
