Мадам Ленина
Лошадь в сенате
Был в Риме такой человек по имени император Калигула, а по характеру большой чудак… Была у Калигулы лошадь, которую он до того любил, что однажды приказал Сенату выбрать ее в сенаторы.
Ну раз такой человек, как Калигула, приказывает – ослушаться неловко: обидится.
И выбрали лошадь в сенаторы.
И сидела она в Cенате.
* * *
Вся деятельность российских правителей заключается теперь в «затыкании за пояс» и «утирании носа». Заткнули за пояс Нерона. Заткнули за пояс Иоанна Грозного. Утерли нос испанской инквизиции. Утерли нос Варфоломеевской ночи.
* * *
А совсем недавно очень искусно утерли нос и заткнули за пояс и лошадь Калигулы.
Да и в самом деле, что такое лошадь Калигулы? Мальчишка и щенок! Сидела она смирно, положив передние ноги на стол, и если пользы никакой не приносила, то и особого вреда не делала.
В Советской России появилась новая лошадь Калигулы – мадам Ленина, жена правителя.
Да что одна лошадь Калигулы!
Перед мадам Лениной побледнеет целый табун римских лошадей.
Газеты эпически рассказывают, что сделала эта активная «лошадь, допущенная в Сенат».
Во время первомайских торжеств около пятисот детишек, предводительствуемых новой лошадью Калигулы, – все это, кроме лошади, оборванное, голодное, истощенное – отправились на прогулку в авиационный парк.
Раз все обыкновенные парки для прогулок вырублены – ясно: лошадь должна вести своих маленьких пленников в авиационный парк.
Когда будут разобраны на дрова все обыкновенные театры – Лошадь отведет свое маленькое умирающее войско в анатомический театр.
В парке погуляли, подышали бензиновым воздухом, потом Лошадь выстроила свою босоногую команду и спросила:
– Хотите ли вы, детки, конфект? – Только тихий стон пронесся по рядам. – Ну вот. Если хотите, то становитесь на коленки и просите у вашего бога конфект.
Бедные запуганные, затурканные дети опустились на колени и завопили в небо:
– Боженька, дай нам конфект!
Лошадь сделала пятиминутную паузу и потом, хитро усмехаясь, проржала:
– Вот видите – какой же это боженька, который не исполняет вашей просьбы… Это все один обман. А теперь станьте на колени и скажите: «Третий Интернационал, дай нам конфект!»
Петербургские детишки теперь такой народ, что если ты их заставишь просить конфект у бурой свиньи гоголевского Ивана Никифоровича – они и тут покорно станут на колени.
Опустились детки на колени и, простирая руки, завопили в небо:
– Третий Интернационал! Дай нам конфекток!
И что же? О чудо! Сейчас же неподалеку поднялся аэроплан, закружился над детишками и стал осыпать их плохими паточными леденцами. Дети боролись, возились и дрались на грязной земле, чтобы больше захватить драгоценного лакомства, а Лошадь из Сената стояла тут же и, довольная, радостно ржала.
А еще вот для Лошади хороший рецепт: взять голодного ребенка и с помощью хорошей розги выдрессировать для следующей штуки: положив на нос кусочек белой булки, сказать:
– Во имя божие – ешь!
Выдрессированный ребенок стоит, как каменный, и смотрит на вас собачьими глазами.
– Во имя справедливости и милосердия – ешь!
Стоит ребенок, как каменный.
– Во имя Третьего Интернационала – пиль!
Кусочек булки моментально взлетает и через секунду хрустит на голодных зубах.
Вот настоящая забава – даже не для самого Калигулы, а для его Лошади… Калигула просто зарежет ребенка, но не станет над ним измываться.
* * *
Интересно, когда Лошадь после праздника вернулась в свою роскошную конюшню, пришла ли ей хоть на секунду в убогую лошадиную голову такая мысль:
«Мы издеваемся над именем Божиим и топчем Его в грязь. А Он нас не наказывает – значит, Его нет».
И если она это подумала, то наружно в этот момент ничего не случилось, гром не загремел, молния не засверкала и потолок не расплющил Лошади.
Но где-то в беспредельной высоте и глубине взметнулся невидимый жесткий и сухой бич и хлестнул поперек всея России…
Земля потрескалась, злаки приникли к раскаленной почве, и двадцать миллионов народа – того народа, который допустил среди себя хулу и унижения бога, – поползли с родных мест неведомо куда, устилая трупами сухой проклятый путь свой…
Мадам Троцкая
Шапка Мономаха
Сегодня мадам Троцкая никого не принимает. У нее с утра мигрень, кислое настроение, и даже ее постоянные посетители, два Аякса – Клембовский и Гутор, просидевши в передней сорок минут – уехали, не повидав своей повелительницы.
Только когда доложили о приходе ее любимца – генерала Парского, мадам Троцкая немного оживилась и приказала просить.
– Ах, мой женераль, – протянула она, капризно выпятив губки, – у меня сегодня такое настроение, что впору самой к стенке стать.
– А что такое? – озабоченно спросил Парский, склонясь к протянутой ручке.
– Скучно. Мне чего-то хочется, а чего – и сама не знаю. Знаете что, генерал. Я хочу, чтобы вы устроили мне двор.
– А что? Опять грязь развели, канальи? Сегодня же прикажу вымести и убрать пустые ящики.
– Какой вы смешной, мой женераль. Я вам не о таком дворе говорю, который из окна виден, а о настоящем придворном дворе. У нас при дворе нет настоящего блеска, настоящего изящества, а Леве хоть кол на голове теши – никакого внимания. Я пробовала сама что-нибудь сделать – ничего не выходит.
– Да, это трудно, – призадумавшись, отвечал Парский.
– Еще бы. Вы знаете, я основала благотворительное общество Красного Креста и попросила назначить себя почетной председательницей и покровительницей – а что вышло? На первом же торжественном заседании секретарь общества стащил у меня соболий палантин и выменял на полпуда сахару.
– Неужели только полпуда дали? – оживился Парский.
– Ах, мой женераль, вы совсем не тем интересуетесь, чем надо. Полпуда или пуд – сэт эгаль[1]. Пришло мне позавчера в голову – иметь своего придворного поэта – помните, как Мольер был. Я и позвала Маяковского. Посидел полчаса, выпил полторы бутылки коньяку, набил все карманы печеньем, обкусал ногти, плюнул три раза на ковер и ушел, даже не попрощавшись. Неужели и Пушкин и Лермонтов были такие? Генерал, устройте мне двор!
