1. Кто же Вы, Евгений Онегин?
Среди 5546 строк поэмы А. С. Пушкина «ЕО» только первые четырнадцать первой главы, написанные 9 мая 1823 г., вызывают решительное непонимание, усиливающееся при попытке многочисленных комментаторов докопаться до смысла.
Блестящая легкость стиха, аллюзии от Апулея до Шенье, галлицизмы на любой вкус, точность эпитетов, остроумие и сарказм – буквально влюбили поколения русскоговорящих читателей в «ЕО».
Тем страннее это начало почти восьмилетнего труда вдолгую, пусть и «даль свободного романа я сквозь магический кристалл ещё неясно различал».
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»
В первой же строке читатель 19 века сразу узнает строку басни И. Крылова «Мужик и осёл» – «Осёл был самых честных правил». В басне описан чрезвычайно усердный осел, поставленный мужиком сторожить огород, который он истоптал в своём излишнем рвении.
Фраза «Он уважать себя заставил» была устойчивой идиомой слову «скончался». Таким образом, в первых трех строках абсолютно проходной персонаж «ЕО», который затем появится вновь спустя 51-ой строфы для лаконичного описания его усопшим, описан как «осел», умерший после болезни. Зачем нам эти подробности, это явное неуважение к родственнику?
Дальше больше – «И лучше выдумать не мог» – автор явно положительно оценивает его смерть, предвосхищая видимо, улучшения, наступавшие для окружающих. Не открытое же это зубоскальство по «дяди», ничего лучшего не могущего предложить, как помереть?
Пятая строка-час от часу не легче – «Его пример другим наука». Мысли о самоубийстве посещали Александра Сергеевича в юности, но и с точки зрения христианской и с общественной морали избави нас воспользоваться подобным примером. Пытливый читатель может предположить, что «дядя» умер, вероятно скоропостижно, не мучил родственников изнурительным уходом за ним и, тем самым, явил собою пример достойной кончины. Не вдаваясь в моральный аспект подобной «эвтаназии», надо всё же определится – мы не можем однозначно понять смысл этой строки, да и всех этих пяти «мучительных» строк.
Дальше заботливый племянник «полуживого» забавляет с низким коварством, т. е. замышляя недоброе и даже лекарство подносит как-то печально, со вздохом ожидая забора «дяди» чертями в ад. Милая картина сердобольного ухаживания за родственником.
Неужели за двести лет с момента написания этой строфы никто не понял, что Александр Сергеевич начинает свой роман с хлёсткой ЭПИГРАММЫ!
Под «Моим дядей» скрывается столь значимая историческая фигура, что раскрыть её совершенно недопустимо в художественном произведении, как из уважения к покойному, так и к его прямым родственникам.
А. С. Пушкин был большой любитель подобных саркастических эпиграмм, в коих с легкостью хлестал по щекам и императора Александра Первого, графа Воронцова, Аракчеева и многих других и написана она изначально была, видимо, так
«Царь Павел самых честных правил,
– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – -»
Тяжелая ширма за которой прятался царь Павел Первый упала под руками заговорщиков и он был убит 11 марта 1801 года в Михайловском замке. Подобная ширма «мой дядя» скрывает жесткий характер, выражаясь современным языком, стёба покойного императора.
Теперь позволю построчный комментарий первой строфы.
«Царь Павел самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Общеизвестно, как упрямый царь любил правила, параграфы, уставы и муштру и сделал, такого же, Аракчеева комендантом столицы.
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Скончавшись, Павел Первый и впрямь облегчил жизнь почти тысячи заключенных и до 12 тысяч пораженных в правах, всемилостиво прощённых его сыном.
Не верю своим глазам-неужели Александр Сергеевич намекает, что пример цареубийства мог бы стать НАУКОЙ для участников Тайных Обществ, будущих (через два с половиной года) декабристов? Возможно, стоящие на Сенатской площади под картечью, восставшие смогли убедиться в верности слов поэта.
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Все заговорщики были первыми лицами Империи и до последнего играли роль верных слуг и сподвижников. Однако с «низким коварством», т. е. замышляя переворот, забавляли «полуживого»
Лишь при Николае Первом участники заговора стали наперебой описывать убийство, преувеличивая свои собственные «заслуги» – тут появилась и табакерка, и шарф Бенигсена и т. п. При жизни Пушкина эта табуированная тема ограничивалась «бескровным» удушением подушкой (так же был убит сын Петра Первого Алексей), тем более продемонстрировать труп отца новоиспеченному императору с признаками криминального насилия было бы не комильфо.
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»
Не мог А. С. не пройтись по версии осведомленности Александра Первого о готовящемся заговоре против своего отца, пусть и с целью только принуждения его к отречению.
Если уж Наполеон при личной встрече с Александрой Первым позволил себе предложить помощь в поиске убийц его отца (будто они не были известны), то и наше Солнце Поэзии не смогло пройти мимо.
За шесть лет до написания этих строк в оде «Вольность» семнадцатилетний поэт описывает убийство Павла Первого, призывая царей учится на этом примере и предоставить народам вольность и покой (современенько как-то звучит).
Если предположить, что в первой строфе «ЕО» спрятана эпиграмма на Павла Первого, то весь первоначальный замысел романа есть едкая сатира на его царствующего сына.
Словно Колумб, открывший в первое плавание крошечный остров Сан-Сальвадор и не осознавшего всей грандиозности открытия Америки, так и мы, дорогой читатель, не понимаем всего первоначального замысла автора, смиренно принимаем Евгения Онегина то за П. Вяземского, а то даже за П. Чаадаева или П. Катенина (по Альфреду Баркову).
"Благословенный" Александр Первый (1777–1825)
Эта эпиграмма – ключ к пониманию мотива написания романа. Она указывает на прототип «молодого повесы, (престоло)наследника всех своих родных (подданых)» – Александра Первого, Императора Российского. И, действительно, кому ещё мог Поэт бросить вызов – «его, а не мужа Марьи Ивановны, считая своим соперником».
