Тёплое сентябрьское солнце освещало огромную зелёную поляну у деревянного домика, где на террасе, попивая чай, беседовали о жизни два давних товарища – Григорий Покровский и Михаил Никифоров.
Познакомились они более десяти лет назад, когда Григорий Семёнович приехал к своей покойной матушке, чтобы помочь ей по хозяйству, а Михаил Юрьевич прогуливался мимо их дома со своим псом. Между ними завязался разговор о погоде и наличии грибов в ближайшем лесу, затем один из них позвал другого на чай, позже они начали ходить вместе на рыбалку и не заметили, как их общение стало регулярным.
Так было и в этот день. Григорий сидел в кресле-качалке на террасе, ел мятные пряники и ждал, когда к нему заглянет друг Миша, чтобы выпить чашечку чая и порассуждать о жизни.
Михаил Юрьевич был человек уважаемый. Он много работал, писал детские сказки и руководил целым отделом в одном из издательств Санкт-Петербурга. На работу ездил на старенькой «Ладе», жил в своём доме на окраине Петербурга, выглядел всегда аккуратно. Женщины из отдела называли его «Миша – красные носки», потому что несмотря на строгий серый костюм, который он постоянно носил, носки у него всегда были ярко-красного цвета, что делало его заметным в любую погоду.
Григорий Семёнович, как раз наоборот, жил в самом сердце Санкт-Петербурга, одежду носил такую, про которую обычно говорят «с комфортом», мог не мыть неделями обувь, а на голове у него всегда был «взрыв на макаронной фабрике» из большой копны поседевших кудрявых волос. На окраину города, где когда-то жила его матушку, он приезжал не так часто, как ему бы хотелось, но в последние годы, когда старушка стала часто хворать, а помощи ждать было неоткуда, сын Гриша откладывал все свои дела в дальний ящик и приезжал к маме, чтобы помочь по хозяйству. Так он делал до самой её смерти, а когда матушка умерла, всё чаще стал выезжать в домик, чтобы написать очередной пейзаж. Он был художником, в последние годы возвращающийся в центр лишь для того, чтобы провести несколько лекций в Академии и увидеться с сыном, который приезжал раз в полгода из Нижнего Новгорода.
Встретившись в этот осенний день, Григорий решил узнать у Миши, как тот пришёл в литературу и почему он вообще начал писать.
– Почему я начал писать? – удивлённо спросил Михаил. Понимаешь, мне по всей видимости хотелось, чтобы в моей жизни появился хоть один человек, который бы меня по-настоящему услышал и понял.
Когда мне было тринадцать, казалось, что взоры всего мира обращены на меня. Когда мне стукнуло двадцать, я понял, что никому до меня нет дела. Оказалось, что я могу выйти на улицу в широких оранжевых штанах и ярко-розовой рубашке с помпонами, покружиться на голове, громко прокукарекать, но никто мне даже ничего не скажет, а мне так хотелось, чтобы хоть кто-нибудь меня заметил… Есть, конечно, особая категория людей – сплетники, но и они уделяют чужим забавам не больше пяти минут. На самом деле, единственный человек, который заинтересован во мне с ног до головы – это я сам, а если бы носа моего в собственной истории не оказалось, то значит, дела бы мои были плохи.
– Это ещё почему? – наливая очередную кружку чая спросил Григорий.
– Не интересующийся собственной жизнью – пропащий. Много таких примеров видел я в своей жизни. Например, был у меня дядька… Более того, он и сейчас есть. Вот только существование – не равно жизнь. Никогда он не думал о себе, хотя многие называли его эгоистом, а я с детства смотрел и видел, как из его груди сочилась чёрная дыра. Может быть этот «эгоизм» сделал из него чуть более счастливого человека, а не того, кто медленно убивает своё тело с помощью алкоголя.
– А как же писатели, поэты, художники и другие творцы, которые писали и пили? – поправляя дугу от очков спросил Григорий.
