Желтовато-коричневый кусочек кукурузных хлопьев выглядел одиноким островком в полупрозрачном море двухпроцентного молока. Наблюдая на экране телефона, как он дрейфует по тарелке, я пыталась понять, почему хлопья не тонут, как бы сильно они не размокали. По крайней мере, я не видела, чтобы они тонули.
Мой телефон плохо умел фотографировать с близкого расстояния, поэтому мне и нужен был новый, настоящий фотоаппарат, но я могла бы увеличить резкость снимка фильтрами – если бы только сумела нормально поймать кадр.
– Никаких телефонов за столом, – напомнила мне моя младшая сестра Даниэль из-за своей тарелки с хлопьями. Ей было одиннадцать лет, и она была очень строгой. Она была права – наша мама не любила, когда мы разговаривали, писали сообщения или фотографировали что-либо во время еды, но эта картинка просто идеально вписывалась в кадр.
ЩЕЛК.
Я бунтовала против мира в мелочах.
«Натюрморт» – так я озаглавила серию снимков. Я собирала, чтобы приложить к заявлению на поступление в Чикагский институт искусств следующим летом по специальности «Цифровая фотография». Я хотела привлечь внимание людей к повседневным моментам, которые мы воспринимаем как должное, чтобы они внимательно всмотрелись в то, что отметают как обыденность.
Дани прищурила глаза. Я не хотела признавать ее победу, но было еще слишком рано, чтобы спорить. Я сунула телефон обратно в карман винтажных вельветовых брюк, которые купила в «Гудвилле»[1], и зыркнула на нее – мол, попробуй только пожаловаться маме.
Дани, решив не продолжать конфликт, снова принялась листать журнал InStyle[2].
– Я приеду, как только смогу. Спасибо, Конни.
Когда мама завершила звонок, на ее лице было странное выражение. Она совершенно не умела скрывать свои чувства. Эту черту она, к сожалению, передала мне.
Когда на твоем лице явственно написано, что именно ты чувствуешь, это очень не кстати, особенно в пятнадцать лет. В прошлом я не раз жестоко расплачивалась за эту особенность, влипая в неловкие ситуации: допустим, я не сумела скрыть на выпускном балу в восьмом классе, как мне горько от того, что у Лукаса О’Доннела уже есть девушка. Или в тот раз, когда у меня на лице большими буквами читалось, что моя соседка Стейси Пикман выглядит ужасно толстой в новых джинсах. Но хуже всего получилось прошлой осенью, когда я стояла возле спортзала со своим лучшим другом Айзеком Кимом и у меня непроизвольно отвисла челюсть: я услышала, как Ларисса Делиберо описывает минет, который она сделала Эрику Манну. В мельчайших подробностях. Ларисса поймала мой ошеломленный взгляд и прокомментировала: «Очевидно, кое-кто никогда не делал минет». Ее свита приспешниц рассмеялась, присоединяясь к ее мнению: «Может быть, тебе стоит посмотреть порно, прежде чем заводить парня. Если у тебя вообще будет парень». Ларисса была права: я никогда не делала минет. Конечно, я целовалась с несколькими мальчиками, но дальше этого не заходило. Я даже не была уверена, что хочу в ближайшее время.
«Джулс, – прошептал тогда Айзек, – тебе нужно контролировать свое лицо».
В тот вечер я начала практиковаться в том, чтобы не демонстрировать на лице все свои чувства. Каждый вечер я стояла перед зеркалом, вспоминая о радостных, грустных, неприятных вещах и при этом стараясь сохранять нейтральное выражение лица. С тех пор у меня это стало получаться лучше. Конечно, все еще неидеально, но по крайней мере не так плохо, как у мамы. Двигаемся маленькими шажками.
– Что случилось? – спросила у мамы моя старшая сестра Хелен, входя на кухню и одновременно набирая сообщение на своем телефоне.
На ней были твидовый пиджак и юбка, на мой взгляд немного не сочетающиеся друг с другом, но, несмотря на это, наряд был ей к лицу. Она унаследовала высокий рост и стройную фигуру моей мамы, поэтому ей шли любые вещи. А еще у нее были прямые рыжевато-каштановые волосы, как у мамы. Я тоже унаследовала этот каштановый цвет волос, как у всех в нашей семье, но, к сожалению, мои волосы никак не могли определиться: то ли им быть прямыми, как у Хелен, то ли виться, как у Дани. Поэтому они представляли собой что-то среднее – беспорядочно пушились и путались, и никакие уходовые средства не могли их укротить.
Не отрывая глаз от телефона, Хелен поставила рюкзак с книгами на кухонный стол, толкнув мою миску с хлопьями так сильно, что молоко едва не выплеснулось мне на рукав.
– Эй! – возмутилась я, но Хелен проигнорировала мое восклицание, смеясь над чем-то, что прочитала на экране телефона.
Хелен всегда умудрялась игнорировать меня – как дома, так и в школе. Она училась в старших классах на твердые «хорошо» и «отлично», считалась умницей, при этом была капитаном команды по хоккею на траве и собрала вокруг себя свиту, как истинная королева.
Я же, просиживая часами над домашним заданием, получала «хорошо», только если мне везло, и практически не участвовала в волейбольных матчах. И хотя я не была совсем уж непопулярной, но и не отличалась высоким статусом в школьных кругах. Конечно, у меня была компания: Айзек, который был отличным лучшим другом, и несколько девочек, с которыми я была знакома по волейбольной команде. В прошлом я пыталась подружиться с другими девушками, но почему-то ничего не получалось: либо я ляпала что-нибудь не то, либо оказывалась слишком молчаливой. Я втайне надеялась, что переход из средней школы в старшую волшебным образом переведет меня на новый уровень.
