Валерия Алфеева - Джвари

ДОПУЩЕНО К РАСПРОСТРАНЕНИЮ ИЗДАТЕЛЬСКИМ СОВЕТОМ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ ИС Р19-908-0307

© Алфеева В.А., текст, 1989

© Издательский дом «Познание» оформление, 2020

Повесть Валерии Алфеевой «Джвари» была написана в 1983 году под впечатлением от паломничества, которое она совершила вместе с пятнадцатилетним сыном в один из грузинских монастырей.

В монастыре Джвари, расположенном «там, где сливаяся шумят струи Арагвы и Куры», в то время еще не было монашествующих. Валерия Алфеева посетила другой монастырь, но в повести заменила его название на более известное. Имена действующих лиц тоже изменены.

Повесть воскрешает подлинные судьбы и события, и это придаёт ей особую ценность. Перед нами не фантазия литератора, а воспоминание о том, как начиналось возрождение церковной жизни в одном из монастырей, – с богослужением в маленьком храме рядом с ещё не восстановленным древним, с разговорами о вере и Боге, праздниками и искушениями, с солнечными днями и грозами. Валерия Алфеева показывает монахов живыми людьми, не идеализируя и не поэтизируя их. У каждого из них своя судьба, иногда изломанная и трагическая. Но каждый по-своему стремится приблизиться к Богу – найти Путь, и Истину, и Жизнь.

Написанная в ту эпоху, когда никакая литература на религиозную тему в стране не издавалась, повесть несколько лет пролежала в столе автора, пока не была издана почти трёхмилионным тиражом в самом популярном журнале «Новый мир» в 1989 году. Это было первое художественное произведение нашего современника на религиозный сюжет, появившееся в России после семидесяти лет запрета на Бога.

Сегодня в книжных магазинах изобилие религиозной литературы, и никого не удивишь рассказами о паломничествах. Но повесть «Джвари» уникальна не только потому, что была первой. Она отличается от многих других произведений на духовные темы своей яркостью, поэтичностью. Язык автора выразителен, даже изыскан, но в то же время лишен манерности или искусственности.

Это очень искренняя, сердечная и добрая проза. В ней всё подлинно, нет примеси фальши. И всё зримо, и пронизано радостью, словно залито солнечным светом оттого, что автор входит в бесконечный мир Православия, открывая для себя и для читателя «инаго бытия вечнаго начало».

Посвящаю сыну

Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный,

и одежды не имам да вниду в онъ.

Просвети одеяние души моея, Светодавче,

и спаси мя.

Экзапостиларий Страстного Четверга

Сонм ангелов. Фреска. Пещерная церковь комплекса монастырей Давид Гареджи. Грузия, Кахетия. XIII в.

Благословляющий ангел. Пещерная церковь монастыря Вардзиа. Грузия, Джавахетия. XII в.

Три ангела. Фрагмент фрески «Гостеприимство Авраама». Церковь Преображения (Зарзма) монастыря Шемокмеди. Грузия, Гурия. XIV в.

Отец Давид вел нас в монастырь.

Мы долго ехали на машине, а когда дорога кончилась, пошли через зеленый луг к лесу. За ним синели дальние горы. Июльское утро тихо наливалось солнечным светом и зноем.

Рыжебородый, в джинсах и клетчатой рубашке, с тяжелым рюкзаком, отец Давид неспешно шел по траве между мной и моим сыном и рассказывал, как сам был послушником в Джвари, впрочем, очень недолго.

– Жена спрашивает: «Ты что же, хочешь уйти в монастырь?» Я говорю: «Как не хотеть… Конечно, хочу». – «Можешь уходить, я тебя не держу». Я бросил жену и детей, стал послушником. Тогда и увидел, как «бесы выгоняют монахов в мир». По ночам просыпался от страха: казалось, что-то случилось и надо ехать домой, пока не поздно.

Вместе с игуменом мы и отправились на переговоры. Отец Михаил говорит Тамаре, моей жене: «Давид будет хорошим монахом. А как ты одна вырастишь троих детей? Может, ты сгоряча его отпустила?» У нас в Грузинской Церкви женатого человека могут принять в монастырь только если жена не против. Конечно, она отпустила меня сгоряча, от обиды. Да и я не должен был их оставлять: старшему сыну было только четыре года.

– Больше не хотите в монастырь?

– В монастырь я всегда хочу. Но придется подождать лет пятнадцать, пока дети вырастут, – смеется он.

С тех пор он впервые решился посетить Джвари – уже священником.

Дорога ведет через зеленый туннель из старых вязов.

Когда-то по ней шли арбы из монастыря и лежащих вокруг селений. Она давно заброшена и устлана отсыревшей прошлогодней листвой.

Потом кончается и эта дорога, дальше сухие тропинки разбредаются в перегретом лесу, поднимаются к перевалу.

Часа через полтора выходим на узкую седловину, переброшенную, как мост между двумя ущельями.

Справа ущелье раскрыто широко и тянется до горизонта. В глубине под нами черной точкой кружит коршун, обозначив высоту птичьего полета. Еще глубже сверкающей и будто неподвижной лентой вьется речка, разделяя лесистые склоны.

Слева ущелье узкое, сплошь заросшее. На противоположном его хребте стоят два тополя, похожие на заячьи уши, под ними поляна с одиноким хутором и стогами.

Отец Давид говорит, что хутор так и называют – Заячьи Уши. А вокруг далеко нет жилья и такие глухие леса, что очень просто уйти и не вернуться. Год назад ушел из монастыря пожилой реставратор и двадцать дней блуждал по горам, не встретив ни жилья, ни дороги, – нашли его через день после смерти. В другой раз дьякон, совсем молодой, шел в Джвари и сорвался с этой седловины.

Митя стоит на валуне над обрывом и смотрит вниз – тоненький мальчик с выгоревшими волосами под чистой небесной голубизной.

– Жалко… – говорит он, – даже священником не успел стать.

Отец Давид поднял голову.

– Ты думаешь, если священником стал, можно и умирать?

Он прислонился рюкзаком к стволу: рюкзак мы вместе набивали кругами свежего хлеба, сахаром, чаем, крупами, а еще пакетами мясного супа для монастырских собак.

Пока мы отдыхаем, он рассказывает, как двенадцать лет назад увидел Джвари впервые. Шли с другом весь день, заблудились, устали и уже не надеялись найти монастырь, когда вышли на седловину. Она показалась опасно узкой. Друг пошел один посмотреть, что за ней. Потом позвал.

– Был сентябрь… В ущельях уже темнело. А над монастырем солнце садится, и лес вокруг желтый, красный, зеленый. Ржавая крыша храма тоже показалась золотой на закате…

Когда он умолкает, лицо кажется закрытым, пока не озарится внимательным взглядом. А сейчас в глазах его как будто еще стоят отсветы того заката.

– Я попрошу о вас, Вероника… Но думаю, что это не поможет. Вы – исключение уже потому, что придете со мной. Игумен никому не разрешает приводить женщин. Он свою мать принимает только на двадцать минут.

Что это был бы за монастырь, если бы туда ходили матери, сестры, подруги?

Отец Давид шел впереди по крутому склону. Потом остановился, впервые за всю дорогу снял рюкзак и, глядя вниз, в просвет между деревьями, перекрестился.