Echo of Legends: Hunters
Каин родился в северной провинции, где зимы начинались раньше, чем солнце успевало покинуть осень, и продолжались дольше, чем позволялось надежде. Его мать умерла при родах, оставив на груди новорождённого багровый след – не метку, а предзнаменование. Отец, человек суровый и религиозный, утверждал, что это кара за грехи рода Варлоков. Он не бил Каина, но любовь заменил холодной дисциплиной и молитвами. Каин рос в тени, не потому что свет избегал его, а потому что он сам избегал света. Единственным теплом в его жизни была младшая сестра Элина. Она родилась, когда Каину было восемь. Он сжал её в дрожащих руках, как будто держал не ребёнка, а смысл. С тех пор он стал её щитом – не словом, а делом. Когда отец срывался на Элину за детские шалости, Каин принимал удары на себя. Когда в деревне началась чума, и мать соседей винила ребёнка за болезнь, Каин однажды вбил гвоздь в её дверь, прикрепив к ней дохлую крысу. Никто больше не тронул Элину.
Им пришлось бежать, когда охотники на ведьм прибыли в деревню. Элина начала говорить с пустотой – так говорили соседи. Мол, она смеётся в одиночестве, будто слышит голоса. Отец заявил, что это бесовщина. Каин не поверил. Он слышал, как сестра пела старые колыбельные, которых никто не учил. Он видел, как она стояла под дождём и шептала что-то в небо, а дождь вдруг прекращался. Он не боялся. Он чувствовал, что Элина связана с чем-то, что не объяснить, но и не осудить. Однажды ночью он схватил её на руки и сбежал. Они жили в лесах, скитались между руинами, прятались в развалинах старых храмов. Питались падалью, краденым хлебом и мечтами о будущем. Тогда Каин встретил Гаррика.
Гаррик был охотником. Не тем, кто убивает волков ради мяса, а тем, кто убивает то, о чём говорят только пьяные в трактире и шепчут старухи у очага. Он нашёл их у старого источника, когда Каин пытался отогреть Элину, укушенную змеёй. Гаррик не стал задавать вопросов. Он спас девочку, а потом предложил Каину выбор – остаться и умереть или идти с ним и стать охотником. Каин выбрал второе. Они жили вместе несколько лет. Элина осталась в доме охотников, под присмотром библиотекаря и алхимика. Каин учился убивать – сначала тварей, потом людей, потом страх. Время шло. Он стал другим – точным, сильным, молчаливым. Он узнал, что за миром стоит не порядок, а шепот, и тот, кто слышит его, либо сходит с ума, либо становится кем-то иным.
Всё изменилось в одну ночь, когда Каин вернулся из похода и обнаружил Чёрный Шпиль в огне. Элина исчезла. На стенах было написано кровью: «Она услышала голос». Гаррик был тяжело ранен. Перед смертью он сказал: «Ты не спас её. Ты пробудил это». Тогда Каин впервые почувствовал, как нечто внутри него проснулось. Это было не слово и не чувство. Это было Эхо. Оно не говорило с ним. Оно жгло. Как ледяной пепел, оседающий на душу. С тех пор он стал другим. Он ушёл. Один. Без имени, без цели, с единственным вопросом, который грыз его изнутри: где она?
Годы прошли, и Каин стал легендой. Охотником, который не спит. Который находит проклятых быстрее, чем они успевают произнести молитву. Люди говорили, что он одержим. Что в его взгляде пустота. Что он сам не жив. Каин не слушал. Он шёл по следу. Он убивал, потому что только в крови Эхо отступало. Он искал любую зацепку, любое упоминание о Глазе Аббадона – о том, что может быть связано с Элиной. Он знал, что это не просто похищение. Он чувствовал, что за всем стоит нечто древнее, то, что зовёт его во снах. Иногда он слышал голос – женский, нежный, исковерканный. Он звал его по имени. Иногда – умолял. Иногда – приказывал. И Каин шёл дальше.
Но чем ближе он подходил, тем больше Эхо в нём росло. Оно давало ему силу – видеть то, что скрыто, чувствовать ложь, предвидеть движения врагов. Но с каждым разом после битвы он забывал чьё-то лицо. Сначала – чужие. Потом – друзья. Потом – Гаррик. Он стал бояться за Элину. Бояться, что однажды, найдя её, он не узнает. Или, что хуже, убьёт её сам, не различив.
Он пытался покончить с собой однажды. В пустыне, среди песка и пепла, он воткнул себе клинок в грудь. Но Эхо не позволило. Он очнулся в крови и голосе. «Ты ещё нужен», – прошептало оно.
Глава 1
Никто не знал её настоящего имени. Даже она сама. Имя – это якорь, а якорь – это слабость. Лираэль научили забывать, прежде чем она научилась говорить. Детство её было не детством, а чередой теней, запахов, голосов и страха, впитанного в кожу. Говорят, она родилась в Пепельных Землях – месте, где пепел не падает, а поднимается, клубится вверх, как будто сам воздух отказывается дышать. Там, под руинами храма забытого бога, её нашли Теневые. Группа безликих существ в капюшонах, скользящих между реальностями. Они не взяли её – они вырвали. И никто не пришёл за ней.
Лираэль выросла в залах Теневого Совета, под городом, которого нет на картах. Город-иллюзия, построенный в разломе между сном и смертью. Там не было окон. Время не двигалось. Детей учили убивать, прежде чем они научились сочинять сказки. Теневые Сёстры учили её ходить бесшумно. Теневые Отцы – как читать мимику по движениям зрачка. Ошибка стоила пальца. Предательство – памяти. Если кто-то пытался сбежать, его не убивали – его тень отрывали от тела и оставляли бродить по залам, шепча предсмертным голосом, пока остальные дети не сходили с ума. Лираэль не сошла. Она училась. Быстро. Без эмоций. Без надежды. Надежда – это то, что вырывает из тени в свет. А свет – это смерть.
Однажды к ней подсадили другую девочку. Миру. На вид – младшая, но с глазами взрослой. Она плакала по ночам. Лираэль сначала игнорировала, потом пригрозила, потом ударила. Но Миру не обиделась. Она обняла её. Тихо. Без слов. И в Лираэль что-то треснуло. Она не знала, что это, но начала оставлять ей крошки хлеба, когда получала свою пайку. Начала делиться. Начала помнить. Это и стало её наказанием. Потому что Совет не терпел памяти, не терпел связей. Когда Миру в первый раз не вышла на утреннюю медитацию, Лираэль поняла: что-то сломалось. Когда её вернули – она была другой. Спокойной. Слишком спокойной. А в её глазах – отражение, будто за ней кто-то смотрел.
Совет сказал, что Миру стала «чистой». Что теперь она – сосуд. Лираэль тогда впервые поняла, что теряет не просто подругу. Теряет себя. В ту ночь она попыталась бежать. Не из-за свободы. Не из-за страха. Из-за ярости. Она знала, что Миру забрали. Что её переписали. Она хотела найти её и вытащить, разорвать эту паутину. Но тени не отпускают своих.
Её поймали на мосту между мирами. Где свет и тьма соприкасаются, но не смешиваются. Её не казнили. Её провели через Ритуал Безликой. Ей выжгли имя. В прямом смысле – вырезали его из памяти. На её лице остался узор – не татуировка, а шрам, еле заметный, проявляющийся при свете полнолуния. С того дня её нарекли Тенью. С тех пор она могла ходить между тенями. С тех пор, каждый раз, проходя сквозь тьму, она оставляла в ней частичку себя – воспоминание, ощущение, фрагмент чувства. Сначала исчезали имена. Потом – запахи. Потом – голос матери, которого она, возможно, никогда и не слышала.
